Разошлись прекрасно. Я был в себе крепко уверен, потому что план мой был очень хорош. Холуян в своих проделках должен быть совершенно одурачен.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Настало завтра и последний день нашей красы. Получили мы своё жалованье, отдали всё сполна, кто сколько был должен Холуяну, и осталось у каждого столько денег, что и кошеля не надо. У меня было с чем-нибудь сто рублей, то есть на ихние, по-тогдашнему, это составляло с небольшим десять червонцев. А для меня, по плану затеи моей, ещё требовалось, по крайней мере, сорок червонцев. Где же их взять? У товарищей и не было, да я и не хотел, потому что у меня другой план имелся. Я его и привёл в исполнение.
Приходим на последнюю вечерю к Холуяну - он очень радушен и приглашает меня играть.
Я говорю:
- Рад бы играть, да игрушек нет.
Он просит не стесняться, - взять взаймы у него из банка.
- Хорошо, - говорю, - позвольте мне пятьдесят червонцев.
- Сделайте милость, - говорит, - и подвигает кучку.
Я взял и опустил их в карман.
Верил нам, шельма, будто мы все Шереметьевы.
Я говорю:
- Позвольте, я не буду пока ставить, а минуточку погуляю на воздухе, и вышел на веранду.
За мною выбегают два товарища и говорят:
- Что ты это делаешь: чем отдать?
Я отвечаю:
- Не ваше дело, - не беспокойтесь.
- Ведь это нельзя, пристают, - мы завтра выходим, - непременно надо отдать.
- И отдам.
- А если проиграешь?
- Во всяком случае отдам.
И соврал им, будто у меня есть на руках казённые.
Они отстали, а я прямо подлетаю к куконе, ногой шаркнул и подаю ей горсть червонцев.
- Прошу, - говорю, - вас принять от меня для бедных вашего прихода.
Не знаю, как она это поняла, но сейчас же встала, подала мне свою ручку; мы обошли клумбу, да на плотике и поплыли.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Об игре её на арфе отменного сказать нечего: вошли в грот: она села и какой-то экосез заиграла. Тогда не было ещё таких воспалительных романсов, как "мой тигрёнок", или "затигри меня до смерти", - а экосезки-с, все простые экосезки, под которые можно только одни па танцевать, а тогда, бывало, ни весть что под это готов сделать. Так и в настоящий раз, - сначала экосез, а потом "гули, да люли пошли ходули, - эшти, да молдаванешти", - кок да и дело в мешок... И благополучным образом назад оба переплыли.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Откровенно признаться - я не утаю, что был в очень мечтательном настроении, которое совсем не отвечало задуманному мною плану. Но, знаете, к тридцати годам уже подходило, а в это время всегда начинаются первые оглядки. Вспомнилось всё - как это начиналась "жизнь сердца" - все эти скромные васильки во ржи на далёкой родине, потом эти хохлушечки и польки в их скромных будиночках, и вдруг - чёрт возьми, - грот Калипсы... и сама эта богиня... Как хотите, есть о чем привести воспоминания... И вдруг сделалось мне так грустно, что я оставил кукону в уединении приковывать цепочкою её плотик, а сам единолично вхожу в залу, которую оставил, как банк метали, а теперь вместо того застаю ссору, да еще какую! Холуян сидит, а наши офицеры все встали и некоторые даже нарочно фуражки надели, и все шумят, спорят о справедливости его игры. Он их опять всех обыграл.
Офицеры говорят:
- Мы вам заплатим, но, по справедливости говоря, мы вам ничего не должны.
Я как раз на эти слова вхожу и говорю:
- И я тоже не должен - пятьдесят червонцев, которые я у вас занял, - я вашей жене отдал.
Офицеры ужасно смутились, а он как полотно побледнел с досады, что я его перехитрил. Схватил в руку карты, затрясся и закричал:
- Вы врёте! вы плут!
И прямо, подлец, бросил в меня картами. Но я не потерялся и говорю:
- Ну, нет, брат, - я выше плута на два фута, - да бац ему пощёчину... А он тряхнул свою палку, а из нее выскочила толедская шпага, и он с нею, каналья, на безоружного лезет!
Товарищи кинулись и не допустили. Одни его держали за руки, другие меня. А он кричит:
- Вы подлец! никто из вас никогда моей жены не видал!
- Ну, мол, батюшка, - уж это ты оставь нам доказывать, - очень мы её видали!
- Где? Какую?
Ему говорят:
- Оставьте, об этом-то уже нечего спорить. Разумеется, мы знаем вашу супругу.
А он, в ответ на это, как чёрт расхохотался, плюнул и ушёл за двери, и ключом заперся.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
И что же вы думаете? - ведь он был прав!