Обман

– Я не мог. Не мог ее так опозорить, рассказав, что она со мной делала. Все, что я чувствовал, – это собственная вина. Потому что всю мою жизнь, сколько я себя помню, я твердо знал – все плохое, что со мной происходит, – это моя вина. Фрэнсис всегда твердила, что это я виноват, что она меня бьет, я виноват, что она пьет, я виноват, что она не может работать. Даже в ту ночь она сказала, что это я виноват в том, что тот мужчина ее избил. – Он говорит, и по его тону я чувствую, что он до сих пор верит в свою вину. И его история слишком хорошо мне знакома. До мельчайших подробностей.

– И вы хотите сказать, что не было никакого расследования? Но как это возможно? Как можно засадить человека в тюрьму на полжизни просто так, по щелчку пальцев?!

– Не просто так. Это трудно объяснить. – Он качает головой и смотрит в пол.

– Поверить не могу, что вы даже не попытались себя защитить и отправились за решетку. На полжизни!

– Меня посадили не потому, что я не пытался себя защитить, Сэм. – У него дрожат губы. – А как раз потому, что попытался.

Я рыдаю что есть мочи и отчаянно стараюсь увидеть разницу между собой и Ричардом. Между собой и Фрэнсис. Я – Ричард, вечно виноватый, вечно избиваемый ребенок. Я – Фрэнсис, больная женщина с нестабильной психикой, у которой вся жизнь идет насмарку. Я играю все роли в этой пьесе, и они пристали ко мне так, что не отодрать. Я должна выбраться.

14 февраля, 12:11

История Ричарда разыгрывается в моей жизни. Я в истерике и не могу избавиться от мысли, что это моя судьба. Вот что меня ждет. Я валюсь на пол в кабинете Дэвида, цепляюсь за его колени и умоляю простить меня.

– Я не могу быть такой, Дэвид, не могу! Он убил ее! Он убил ее, потому что она была такой же, как я, и он убил ее! – Я рыдаю, запинаюсь, бессвязно повторяю одно и то же и оставлю следы на его безупречных брюках. – Таких людей, как я, убивают, Дэвид!

– Эй, эй, эй. Тише, тише. – Дэвид приглаживает мои волосы и держит за подбородок. – Кто? Кто кого убил?

– Ричард! Поэтому он сидел в тюрьме – он убил свою мать.

Мои глаза так распухли от слез, что они больше не льются. Выдавить хоть одну сейчас так же трудно, как выдавить шар, наполненный водой.

– У нее было пограничное состояние. И у меня пограничное состояние! И он убил ее, потому что у нее было пограничное состояние! – Я прячу лицо у него на коленях, надеясь, что от признания мне станет легче, и в то же время не меньше надеюсь, что он каким-то чудом меня не услышит.

– Тише, Сэм. Все хорошо. Тише, успокойся. – Дэвид сползает со своего кресла на пол и устраивается рядом со мной. Он обнимает меня одной рукой, а другой гладит по плечу. Я сморкаюсь, всхлипываю и трясусь. Дэвид все шепчет мне в ухо «тише, тише» и тихонько целует в волосы. И это меня успокаивает.

Слезы останавливаются, дыхание замедляется и выравнивается. Мы с Дэвидом сидим на полу, как большая куча, и мне уютно в его объятиях. Мокрые волосы прилипли к моему лбу, он осторожно убирает их с лица и заглядывает мне в глаза. Но я смотрю прямо перед собой.

– Дэвид, – спокойно говорю я. – У меня пограничное расстройство личности. Это подтвердили специалисты из ДПЗ. Я всегда знала, что со мной не все в порядке, но не догадывалась, что дело настолько плохо. Рэйчел попросила меня написать резюме по заключениям, что составили психиатры из ДПЗ. Я прочитала свои результаты, и это правда. У меня пограничное расстройство личности. – Я длинно прерывисто вздыхаю и продолжаю: – У нас с Ричардом продолжаются сеансы, и все-таки продвинулись вперед. Он рассказал мне, что убил свою мать, а я рассказала ему, что у меня ПРЛ. Тогда он сказал, что у нее было то же заболевание, и меня как будто прорвало. Это было уже слишком. Я испугалась и впала в истерику. Разревелась прямо перед ним и практически выпихнула из кабинета. А потом пришла к тебе. – Я покачиваюсь взад-вперед, обхватив щиколотки мокрыми ладонями. – И еще я изменяла Лукасу. С Эй Джеем. Мы переспали несколько раз. Каждый раз, когда Лукас всерьез меня доставал, я бросалась к Эй Джею. Но у меня с ним все кончено. И с Лукасом я тоже порвала, почти две недели назад. Не знаю, почему не рассказала тебе раньше.

Дэвид ничего не отвечает. Он дает мне выговориться, выложить все, что так тяготит мою душу. Он только гладит меня по рукам и волосам, кивает и иногда шепчет «тише, тише».

Я все еще смотрю прямо перед собой. Слезы высохли, и теперь глаза сильно жжет.

– У меня такое ощущение, будто все рухнуло. Раньше я знала, кто я такая и что делаю, а теперь мне сказали, что у меня эта гребаная болезнь, и мир перевернулся. Все изменилось. Лучше бы я никогда не узнала.

– Хватит, Сэм. Хватит. Ты не можешь сидеть тут и ведрами лить на себя дерьмо. Ты ни в чем не виновата. Это диагноз. Теперь тебе о нем известно, и мы с ним справимся. Это не определяет того, какая ты на самом деле. Как бы понятнее выразиться… – Он разворачивает меня лицом к себе. – Ты бы никогда не сказала такого своим пациентам с ПРЛ. Никогда и ни за что. Так какого черта ты говоришь это про себя?