Обман

– Здравствуйте, меня зовут Дэвид Блумфилд. Я штатный психолог из психиатрической больницы «Туфлос» на Манхэттене. Простите, с кем я говорю? – Я напрягаю слух, стараясь поймать хоть слово на другом конце линии. – Кэти. Еще раз здравствуйте. Не могли бы вы мне помочь? Дело в том, что мой пациент одно время отбывал срок в Огденсберге, и я хотел бы связаться с психиатром, который там с ним работал. Не могли бы вы узнать, как его звали? – Он прикрывает трубку рукой и шепчет: – Жду. Фу, какая противная музычка.

Я снимаю очки и потираю переносицу.

– О’кей, я продолжаю рыться в этом дерьме.

Дэвид хватает ручку и бешено сигналит мне, чтобы я дала ему что-нибудь, на чем можно писать. Я выхватываю из корзины для бумаг замасленный по углам бумажный пакет из-под сэндвича, и Дэвид начинает быстро записывать то, что говорит Кэти из Огденсберга.

– Марк. Единственное, что мне известно, – что его звали Марк. Он работал психиатром примерно в начале – середине восьмидесятых. – Он пишет еще что-то. – А с каких годов у вас ведутся записи? – Он снова прикрывает трубку и одними губами произносит: – У них нет списков врачей, которые работали там до появления Интернета.

– Как же они начисляли зарплату? Где ведомости? – с негодованием шепчу в ответ я. – И разве в восьмидесятых еще не было компьютеров? Скажи Кэти, пусть копнет поглубже. – Дэвид драматически таращит глаза, кивает и машет мне, чтобы я отстала.

Он внимательно слушает и опять кивает. Я понимаю, что это наша единственная ниточка, единственный шанс разобраться в этой истории. Дэвид снова ждет на линии, пока Кэти ищет ответы на наши вопросы. Я все еще ковыряюсь в бумагах, но осознаю, что толку от этого мало. Все равно что пытаться найти иголку в стоге сена. Все данные о Ричарде, которые содержатся в его истории болезни, туманны, беспорядочны и противоречат друг другу.

– Да, штатный психиатр, я полагаю. – Дэвид практически кричит в телефон. – Он лечил нашего пациента в начале восьмидесятых, возможно, восемьдесят втором – восемьдесят третьем. – Дэвид закрывает трубку ладонью и снова шепчет: – Как долго Ричард ходил к нему на сеансы?

Я пожимаю плечами и качаю головой.

– Я не уверен, Кэти. Ну как, есть результаты? – Пауза. – Это было бы отлично. Имя и фамилия – это было бы просто замечательно. Спасибо вам. – Он смотрит на меня и делает косые глаза. Ноги он положил на стол, голову закинул назад, а трубку зажал между ухом и плечом. «Я стараюсь, – читаю я по губам. – Я стараюсь».

Он вдруг выпрямляется, быстро ставит ноги на пол, хватает пакет из-под сэндвича и принимается бешено писать.

– Адреса нет, о’кей. Нет проблем. Как это пишется? О-А-Н. О’кей, прекрасно. – Дэвид вскакивает на ноги и победно вскидывает руку вверх, как статуя Свободы, держащая факел. – Есть! – шепотом кричит он.

Но отпраздновать победу мы не успеваем. Кэти добавляет что-то еще, и на лице Дэвида отражается разочарование.

– Ага, ясно. В таком случае продиктуйте мне все имена, пожалуйста. – После нескольких «угу» и «ага» он наконец закругляет разговор: – Огромное вам спасибо, Кэти. И вам тоже хорошего дня.

Он вешает трубку и разворачивает кресло ко мне.

– Их трое. В восьмидесятых в Огденсберге работало трое врачей. Три психиатра по имени Марк с фамилией, которая начинается на букву «С». У нас есть какая-нибудь дополнительная информация? Ричард еще что-нибудь говорил?

– Нет. Что-то короткое. Похожее на фамилию еврея.

– Что ж, восхитительно, потому что этих трех парней, должно быть, принимал на работу Вуди Аллен. У нас есть Марк Слоан, Марк Шифф[21] и Марк Стил. Кэти дала мне номера их телефонов того времени.

– Три человека по имени Марк с фамилией на «С», и все работали в Огденберге в восьмидесятых, и все – психиатрами? – Я сваливаю все бумаги в кучу и пододвигаю к столу кресло для пациентов, чтобы сесть рядом с Дэвидом. – Либо имя Марк было самым популярным в мире, либо эта Кэти что-то перепутала. Залезем-ка мы в Гугл.

28 февраля, 10:32

Ричард и я сидим у меня в кабинете и едим один бублик на двоих – со сливочным сыром и зеленым луком. Он пришел раньше, чем я ожидала, я как раз завтракала, а он выглядел голодным. Мы заключили сделку и по ее условиям должны были разрушить стены, которыми себя окружили, когда он стащил мой запас бухла и стал меня этим шантажировать. Но теперь это не имеет значения. Я не пила ни глотка уже несколько недель. И мне известны его тайны, а ему – мои.

– У вас сыр на губе, – говорит Ричард и протягивает мне салфетку.

– Спасибо. Что ж, вернемся к делу. Хотите верьте, хотите нет, но я все еще хочу поработать с вашей историей болезни. Закончить с тем самым дерьмом, над которым бьюсь с тех пор, как вы здесь появились: информация о психическом здоровье, информация о физическом здоровье, аресты, госпитализации и так далее.

– А что, в моей истории болезни ничего этого нет? – Он хитровато ухмыляется.

– Нет. А почему вы улыбаетесь?