Обман

– Я не улыбаюсь. Слушайте, вы же помните, как я просил вас ничего не записывать? И прошу о том же сейчас. Очень. Я не хочу оставлять никаких следов. – Он не смотрит на меня и мнет кепку, лежащую на стопке газет.

– А как насчет Огдена и доктора Марка? Разве вы не должны были подписывать разные согласия на то или иное или бумаги об освобождении?

Ричард качает головой.

– Он никогда не заставлял меня ничего подписывать. Даже не просил. Я всю жизнь провел под контролем, вечно на виду. И повторю – я не хочу, чтобы остался какой-то бумажный след.

– Ставили ли вам в тюрьме официальный диагноз депрессия?

– Думаю, да. Доктор Марк говорил, что у меня все симптомы депрессии и этого… все время забываю… пост… – как его там. Но я считал, что это все ерунда. Я же не ветеран войны и не участвовал в сражениях.

– Интересно, что вы так говорите. – Несмотря на протесты Ричарда, я все же делаю заметки и наконец заполняю раздел «диагноз».

– Интересно? Почему?

– Ну, вы жили с Фрэнсис. Я бы сказала, что это была битва длиной в жизнь.

– Хм. Но все равно, мне же не приходилось бояться за собственную жизнь, пользоваться оружием или убивать людей.

– Вы в этом уверены?

Ричард молчит и как будто размышляет.

– Зачем вам нужно заполнять этот файл? Историю болезни, я имею в виду. Знаю, я должен выполнить условие сделки, но… – Он выпрямляет спину.

– Мы можем начать с раздела «история семьи»; он является частью оценки психологического состояния личности. Того самого, который вы наотрез отказались заполнять.

– Семейная история, хм. Да вам вроде все уже известно? Мой отец – загадка. Здесь все абсолютно глухо, я его не знал. Фрэнсис, наверное, тоже, но мы знаем ее имя и фамилию. Так что же еще вам нужно?

– Ставили ли Фрэнсис официальный диагноз пограничное расстройство личности?

– Нет. По крайней мере, у меня на этот счет нет никакой информации.

– Кстати, тогда это не называлось пограничное расстройство личности. Вы не знаете, она не посещала врача? Не лечилась от этого? Не принимала никакие медикаменты?

– Понятия не имею.

«Да ты вообще хоть что-то знаешь?»

– О’кей. Дети?

– Только я вроде как.

– Нет, я хочу сказать – у вас есть дети?

– Вы считаете, я бы об этом не упомянул? – Ричард яростно смотрит на меня, возмущенный вопросом.

– О’кей. Беременности, окончившиеся раньше срока?

– Я не знаю! – Он картинно воздевает руки и откидывается назад. – В те времена женщины об этом молчали. Если такое случалось. Как-то справлялись с этим сами. Иногда просили денег на аборт.

– Кто-либо из ваших партнерш просил у вас денег на аборт?

– Никто. Но моя девушка – перед тем как меня посадили – делала мне какие-то намеки. Однако из этого ничего не вышло. Я думаю, она таким образом пыталась заставить меня бороться и постоять за себя в суде. Тогда это было обычным делом. Если девчонка хотела изменить что-то в отношениях или привязать к себе парня, то говорила, что беременна. Такое случалось то и дело.

– Вы с ней общаетесь? И поддерживали ли общение, пока находились в тюрьме?

– Нет.

– Но вы же говорили, что она, типа, любовь всей вашей жизни. Или нет?

– Да что я мог знать? Я был почти ребенком, когда меня посадили. Меня упрятали за решетку на двадцать лет! Как я смел попросить ее дождаться меня? У нее впереди была целая жизнь. Целая жизнь! И я не собирался ее разрушать из-за того, что разрушил свою.

– Простите, я не хотела вас так задеть. Видимо, вам все еще больно об этом думать.

– Слушайте, она была чокнутой девчонкой. Если бы она сидела сейчас у вас в кабинете, вы бы, наверное, тоже поставили ей диагноз пограничное расстройство личности. Она была абсолютно непредсказуема. То любила меня, то ненавидела. Но то, что меня должны были посадить, оказалось для нее совсем невыносимым. Она не могла оставаться одна. Не справлялась с этим. Даже набросилась на меня раз. Видимо, она думала, что я могу что-то с этим сделать. Как будто я сам себя осудил и назначил срок. Она считала, что я мог бы как-то противостоять им. Защитить себя на суде. И обвинила меня в том, что я бросил ее одну. Я уверен, что она меня ненавидит. Если вообще помнит.

– Ну конечно, она вас помнит. Вы никогда не пытались узнать, действительно ли она была беременна?

– Мне это даже в голову не приходило. Она была страшная врушка.

– А какая она вообще была?

– О, она была красавицей. Самая хорошенькая девчонка в квартале. Голубые глаза, блондинка, все, что надо, при ней. Миниатюрная, изящная, стильная. Словом, шикарная девушка. Но выражалась она… вы не поверите. В те времена девушки не ругались так, как вы теперь. Это было неслыханно. Даже если на девчонке горел лифчик, она и то не могла выматериться. Но боже мой, как же ругалась Саманта! Моряк бы покраснел, честное слово. И еще она была очень смешная. Остроумная, с чувством юмора. И ничего не боялась. Могла сбить тебя с ног – буквально или своими ядовитыми словами, а пока ты приходил в себя, стояла рядом и невинно хлопала ресницами.

– Вот это женщина. Можно только восхититься.