Обман

Ричард сидит в кресле для пациентов, и мы по-прежнему никуда не движемся. Он пришел в четверг, потому что в эти выходные будет Рождество и половина персонала взяла дни за свой счет, так что групповые сеансы проводятся нерегулярно. Пачка папок с заключениями привлекла его внимание сразу же, как только он открыл дверь, поскольку именно на это место он обычно кладет свои газеты. Ричард бросил на кучу файлов короткий взгляд, ухмыльнулся и осторожно положил газеты на подоконник. Я не могу сдержаться и то и дело тоже на нее посматриваю. Я так и не прочитала последнее заключение, свое собственное, и мысль о нем не выходит у меня из головы. Разобравшись с файлом Гэри (да и даже файл Джули порядком меня напугал), я осознала, что заключения сделаны с профессиональной точностью, ни одна деталь не упущена, и рекомендации там тоже настоящие и по делу, а не какая-то фигня. Никому из нас не удалось избежать всевидящего ока психиатров. И теперь моя уверенность, что я в безопасности, тает, как снег весной, со страшной скоростью.

Сегодня Ричард снова со мной разговаривает – и снова ничего полезного из беседы я извлечь не могу. Он упоминает погоду, рассказывает, что она отлично подходит для рыбалки, но в городе для рыбы слишком шумно. Описывает Нью-Йорк времен своей молодости, когда он еще не был так приукрашен и обладал неким характером. Теперь, говорит Ричард, город поплыл, размягчился, и одни только миллионеры могут играть и резвиться на его раззолоченных площадках. «Холеные ручки», так он их называет. Люди, которые не отработали ни одного настоящего, честного рабочего дня. Люди, не заслуживающие своих денег, не заслуживающие этого города. Потом он утверждает, что счастье не в деньгах. Я спрашиваю, в чем же тогда. «Откуда мне к черту знать?» – отвечает он.

– Были здесь времена, когда люди ходили по улицам с поднятыми головами, – говорит Ричард, – до того, как рухнул фондовый рынок, до того, как все рухнуло. Они ведь не всегда были такими жалкими. И такими изнеженными. Сейчас слышишь, что дети сидят в школе на уроке и не учатся. А врачи говорят, что они, оказывается, не могут учиться, что у них какая-то там болезнь, и переводят их в особые классы, где учеба начинается позже, и дают им специальные таблетки, чтобы помочь сосредоточиться. Все это полное дерьмо. Как насчет того, чтобы сказать ребенку, как раньше, чтобы он встряхнулся, взялся за ум и начал нормально учиться? Что случилось с дисциплиной? Попробуй теперь что-нибудь пикни – подадут в суд как пить дать.

Пока Ричард разглагольствует, я слышу какой-то шум в коридоре. Не шум поезда метро, линия которого проходит как раз под нашим зданием, и не шум стройки; скорее какой-то беспорядок. Я вполуха продолжаю слушать тираду Ричарда, но в то же время слегка настораживаюсь.

– Родители сидят дома, на своих кучах денег, и нанимают всех этих нянь и домработниц, чтобы они воспитывали их ребенка, – спорю на что угодно, эти папашки даже не знают, как зовут их сыновей и дочек. А мамашки только и заняты тем, чтобы высасывать из своих задниц жир, вставлять в себя разные штуки, резать и подтягивать лицо и…

Его на полуслове прерывает сирена, звук которой вырывается из интеркома, и сообщение, что на втором этаже отделения введен код синий. Сирена ревет, а полный паники механический голос повторяет: «Код синий, код синий», снова и снова. Не успев объяснить Ричарду, что происходит, я выскакиваю из кабинета и мчусь по коридору. Я слетаю вниз по черной лестнице и вижу толпу пациентов и персонала, сгрудившихся вокруг кого-то или чего-то. Вокруг царит полная суматоха. Некоторые пациенты, которым не досталось места поближе, подпрыгивают, чтобы увидеть, что же случилось.

Я хватаюсь за потные плечи и халаты, отодвигаю в сторон у то одного, то другого и пробираюсь к центру. На полу, прямо передо мной, лежит Адель, и один из санитаров выполняет сердечно-легочную реанимацию. Пара пациенток истерически рыдает, и другой санитар предлагает им кислород. Тут же рядом валяется спинодержатель, и испуганные пациенты то и дело наступают на него или спотыкаются. Члены персонала смешались с толпой и наблюдают за действиями санитара. Я замечаю Гэри и делаю ладонью жест «вертолет».

– Всех отсюда, Гэри. Помоги мне.

Гэри кивает и начинает с тех, кто стоит непосредственно справа и слева от него. Как зовут того огромного парня, который дает пациенткам кислород? Кажется, Карл.

– Карл, помогите мне убрать отсюда людей. Адель не сможет дышать, когда все над ней так нависли.

– Я Кайл.

– Извините, Кайл. Помогите мне.

Кайл выпрямляется. Он еще крупнее, чем я помню. Его бритая голова блестит в свете флуоресцентных ламп. Он раскидывает в стороны свои руки – настоящие лапы гориллы – и они охватывают сразу человек по пять с каждой стороны. Но голос у него вовсе не громоподобный, как можно было бы подумать. Он негромко, но настойчиво убеждает пациентов отступить назад. Я тоже присоединяюсь: