Обман

Ошарашенная, ничего не понимающая, я бреду по коридору к туалету для персонала – чувствую, что меня еще точно будет рвать. На двери по-прежнему висит табличка «Не работает», но я вхожу, даже не задумываясь. Падаю перед унитазом на колени, обвиваю его трясущимися руками, и, глядя в серую воду, извергаю из себя еще один обильный поток рвоты. Опустошение желудка не приносит облегчения. Ощущение безумия и фантасмагоричности происходящего только усиливается. Я смотрю, как границы, отделяющие меня от пациентов, смешиваются, расплываются в воде унитаза вместе с блевотиной, и пытаюсь скорее смыть это. Но когда я нажимаю на спуск, отвратительная смесь бурно переливается через край и едва не попадает мне в лицо.

Я вскакиваю на ноги и убираюсь подальше от этой мерзости. Выходя из туалета и все еще вытирая слезы, я наталкиваюсь на Сэла из техперсонала.

– Сэл, привет. Э-э-э… у нас тут небольшая проблема в дамской комнате для персонала. – Я показываю на дверь и надеюсь, что Сэл не подумает, будто я плачу. Это вполне может сойти за слезящиеся от вони глаза.

– Здрасте, док. Бегу на групповой сеанс, где случилась неприятность, если вы понимаете, о чем я. – Он зажимает нос одной рукой, а второй машет перед лицом. Вы знаете, как пользоваться вантузом?

– Конечно. Где его взять?

Сэл отцепляет один ключ от гигантской связки, что висит у него на поясе.

– В кладовке. Только не забудьте потом запереть ее, после того как вернете вантуз на место. А ключ оставьте на стойке охраны. – Он уже бежит по коридору и выкрикивает инструкции через плечо.

Я провожаю его взглядом и медленно иду к кладовке. И мне снова кажется, что за мной кто-то наблюдает.

27 декабря, 11.22

Ричард сидит у меня уже полчаса, хотя у меня такое ощущение, словно он только что вошел. Он вроде бы читает газеты, как обычно, но я подозреваю, что он просто ломает комедию. Мне страшно, что он может каким-то образом заглянуть ко мне в голову и прочитать мысли и что ему уже все известно. Заключение экспертов лежит в столе и как будто вопит оттуда, снова и снова повторяя мой диагноз, и мне хочется посильнее хлопнуть ящиком. И хлопать им до тех пор, пока он не заткнется, к гребаной матери.

Все, что я знала всегда, больше не имеет значения. Я смотрю новыми глазами, и слушаю новыми ушами, и стучу по столу новыми кулаками, и плачу не своими, а другими, новыми слезами, и вытираю не свое, другое лицо, и замечаю вдруг, что Ричард тоже все замечает, и как же мне хочется, чтобы все это оказалось лишь сном.

– Вы получили плохие новости или что? – с отвращением, как мне кажется, спрашивает Ричард. – Вы заболели?

– Заболела? Нет. Нет, Ричард, я не заболела.

– А вид у вас больной. Как будто вам нужна помощь. – Говоря это, он загибает уголок газеты и смотрит на меня.

– Спасибо. Я позабочусь о себе. – Я откатываюсь подальше и погружаюсь в себя.

– Вам не надо меня бояться, – выдает Ричард. – Я не сделаю вам ничего плохого.

– Я вас не боюсь. У меня что, такой вид, будто я вас боюсь? Будто мне есть хоть какое-то сраное дело до того, что вы обо мне думаете? А?

Я хватаюсь за лоб. Все, больше я не могу держать себя в руках. Правда словно изрешетила меня пулями, и я не знаю, как это скрыть. Как притвориться, что все нормально. Ричард здесь ни при чем. Он просто оказался на пути несущегося неизвестно куда поезда, и ему предстоит стать «сопутствующими потерями».

– До чего-то вам все же есть сраное дело, – спокойно отвечает Ричард. Его совершенно не смутил мой взрыв. Он явно уже видел такое раньше. И его ничуть не беспокоит, что его врач, его психолог сорвал с себя профессиональную маску и показывает свои настоящие эмоции. – Знаете, это все нормально. Вы не должны всегда быть собранной и спокойной.

– Конечно, должна, – мрачно цежу я. – Моя работа состоит в том, чтобы всегда быть собранной и спокойной. И нормальной. Предполагается, что и в жизни у меня все нормально. И сама я нормальна.

Слезы текут по лицу, и я не могу их остановить. Так же как и соплю, что струится из моей левой ноздри к подбородку. И совладать с грудью, из которой вырываются истерические рыдания. И не могу ничего поделать с венами на лбу, что набухают так сильно, словно готовы взорваться. И с кулаками, которые то сжимаются, то разжимаются – как будто, если проделать это упражнение много раз, все пройдет.

Я не контролирую себя и не могу заставить Ричарда закрыть глаза и не видеть этого. Воротничок моей блузки намок и прилип к шее, и это ощущение невыносимо. Ричард вежливо затыкается, и все, чего я хочу, – это чтобы он ушел, а я могла бы спокойно сблевать в корзину для бумаг.

Я слышу, как закрывается дверь в комнату для групповых сеансов, и, как только звук голосов приглушается, я слегка приоткрываю свою дверь и жестом показываю Ричарду, что он может уйти. Низко наклонив при этом голову, на случай, если кто-то вдруг пройдет мимо и решит заглянуть и понаблюдать, как рушится моя жизнь.

Ричард смотрит на меня, потом на открытую дверь. И аккуратно захлопывает ее ногой в ботинке от «Тимберлэнд».