В мой последний день в Шатунском бабушка сказала:
– Лаура Ноевна, я вам помогу, до станции довезу ваши вещи на саночках. Вы не переживайте…
О, Шатунское! Сколько раз потом проезжая мимо на скорости скорого поезда, лишь на какие-то три минуты притормаживающего у знакомого вокзала, где в ресторане меня кормили «как начальника» яичницей на шкварках, приковавшись к стеклу, буду выглядывать в толчее перрона вас, моя дорогая Анна Никандровна… Но особенно неотрывно я буду смотреть в окно, когда поезд уже на скорости будет приближаться к вашему дому. С жадностью буду вглядываться в окошки, и особенно в то оконце, за которым какая-то далёкая от меня «чудачка» писала во время незаслуженного листка нетрудоспособности роман в «римском ключе на эзоповом языке». И вновь подумаю, что не кто иной, как Святой дух охраняет это, незабытое мною жилище.Черновики. Писательская история
«Рукописи не горят»,
да и спрятать их невозможно.
Глава первая
1
Клотильда Сидоровна восседала в коляске перед мутным окошком и смотрела во двор, поджидая соседку с плюшкой. Каждое утро так ждала. В переулке, называемом Южинский, – прекрасная пекарня, от неё кондитерский дух на весь небольшой мирок между Патриаршими прудами и Палашёвским рынком. Клотильда Сидоровна оказалась всеми забытой, кроме этой соседки. Если б не она – не иметь бы Клотильде ежедневную плюшку из пекарни. И вот, в одно такое ожидание она и подумала вслух:
– Может быть – пора? А что, найму няньку, целый штат найму. Будут на прогулки вывозить (коляску, само собой, куплю на нежных рессорах). И – на Патриаршие! «Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья!» – Так любили распевать физкультурники её молодости, и сама она напевала, весело шагая по бульварам и проспектам в колонне маршем, одетая в физкультурную майку и неся на плече весло.
Соседка приносила ей не только плюшку. Она ещё давала почитать «Новейшую культурную газету». Бодро поедая, осыпая крошками статьи, Клотильда хихикала довольно. Если бы у неё, у бедной Клотильды Сидоровны, не атрофировались вместе с ногами чувство ответственности и прочие моральные признаки человеческого существа, то она бы, пожирая сдобу свою, не хихикала бы над газетой, а тотчас бы придвинула к себе поближе телефон да позвонила куда надо: «Приезжайте! Забирайте!»
Но эта старая женщина (к сожалению, надо признать, неприятная) ни разу и не протянула руку к телефону, тогда как хихикать над публикациями продолжала.