Обманутые иллюзии

С новым ужасом и недоверием он взглянул на Макса. Насколько страшнее опять обрести надежду…

– Я могу… остаться?

Медленно вздохнув, Макс наклонился и поднял кусок разбитого хрусталя.

– Посмотри: что это?

– Это разбитая ваза. Я разбил ее. Я всегда думаю только о себе, и я…

– Прекрати!

От резкого окрика голова Люка отдернулась назад. Он почувствовал, что внутри у него все дрожит, и понял, что не сумеет от этого защититься. Если Макс его ударит, то это будет не просто физическая боль: его надежды разлетятся на кусочки так же, как разлетелась стеклянная ваза.

– Да, она разбита, – проговорил Макс, пытаясь сохранять спокойствие. – И совершенно верно, что разбил ее ты. Ты это сделал специально?

– Нет, но я…

– Посмотри на это. – Он протянул Люку кусок стекла. – Это вещь. Предмет. Им может владеть любой, кто заплатит его цену. Неужели ты думаешь, что значишь для меня меньше какой-нибудь вещи? – Он отшвырнул прочь осколок, и Люк не смог больше сдерживать пульсирующую внутри его силу. – Ты думаешь, я такое ничтожество, что ударю тебя за то, что ты разбил какую-то стекляшку?

– Я не… – Он не мог вдохнуть, как вдруг в груди у него что-то разорвалось и из глаз брызнули горячие слезы. – Пожалуйста. Не прогоняйте меня.

– Мой дорогой мальчик, ты был со мной все эти недели и не понял, что я не такой, как они? Неужели они так сильно издевались над тобой?

Не в силах говорить, Люк только кивнул головой.

– Я был в том же аду, что и ты, – прошептал Макс и шагнул вперед, чтобы прижать мальчика к груди. Тот инстинктивно напрягся от страха. Но страх исчез, когда Макс опустил его обратно на ступеньки и встряхнул. – Никто не заставит тебя вернуться обратно. Здесь ты в безопасности.

Он понимал, что это унизительно: реветь, как ребенок, прижавшись к груди Макса. Но поддерживающие его руки были такими сильными, надежными, настоящими.

Что же это за человечек, думал Макс, если песня могла настолько потрясти его, что он решился расстаться с одним из своих драгоценных долларов, чтобы заплатить певице? Как же глубоко такой мальчишка мог быть уязвлен обыкновенной жестокостью и отсутствием выбора?

– Ты можешь рассказать мне, что они с тобой делали?

Два чувства: стыд и необходимость поделиться – с тем, кто поймет.

– Я ничего не мог сделать. Я ничего не мог.

– Знаю.

Старые обиды вновь бушевали в его душе. Из глаз опять хлынули слезы.

– Они все время били меня. Виноват я или нет, напились они или нет – они все время меня били. – Его кулаки сжались на груди Макса, как два маленьких стальных шарика. – Иногда они запирали меня, и я бросался на дверь чулана и умолял их выпустить меня. Я не мог оттуда выбраться. Я никогда не мог оттуда выбраться.

Как жутко вспоминать свои слезы и крики в темном гробу чулана – ни выхода, ни спасения, ни надежды.

– Приходили из социальных служб, и если я говорил что-то не то, потом он лупил меня ремнем. В последний раз, после которого я убежал, он чуть не убил меня. Он хотел меня убить, я знаю – у него были такие глаза, – но не знаю, почему… Не знаю, за что.

– Ты не был виноват. Ты ни в чем не виноват. – Макс погладил мальчишку по голове, отгоняя прочь своих собственных демонов. – Люди рассказывают своим детям, что в мире не существует чудовищ. Они говорят так потому, что сами в это верят или хотят, чтобы дети чувствовали себя в безопасности. Но чудовища есть, Люк, и самое страшное, что они выглядят как люди. – Он отодвинулся назад и посмотрел на мокрое, несчастное лицо Люка. – Теперь ты освободился от них, мой мальчик.

– Я его ненавижу.

– Ты имеешь на это право.

Но было еще что-то. Он не был уверен, что сможет об этом рассказать. Слишком черным и маслянистым был стыд. Но глаза Макса казались такими спокойными и внимательными, что Люк, запинаясь, проговорил:

– Он… он однажды привел мужчину. Было поздно, и они были пьяными. Аль вышел и запер дверь. А мужчина… он хотел…

– Успокойся. – Макс попытался опять обнять Люка, но тот в ужасе отшатнулся.

– Он щупал меня своими жирными руками и ртом… – Люк вытер губы тыльной стороной ладони. – Он сказал, что заплатил Алю и я должен делать то, что он захочет. А я был как дурак, потому что не понимал, о чем он…

Теперь он уже больше не плакал, и его сухие глаза горели от ярости и злости.

– Я не понимал, пока он не влез на меня. Я думал, он меня задушит, пока… – Ужас пережитого, как наяву, вновь охватил его. Потная кожа, запах джина, жадные щупающие руки… – Тогда я понял, да, я все понял. – Его кулаки сжимались и разжимались, оставляя серповидные следы от ногтей на ладонях. – Я ударил его, еще и еще, но он не прекращал. Я бил его и царапал, у меня все руки были в его крови, а он закрыл лицо и завизжал. Тогда пришел Аль и долго бил меня. И я не помню… я не знаю, что… – Это было хуже всего – не знать, что же было дальше. Так стыдно, что он даже не смог договорить. – Той ночью он и хотел убить меня. Той же ночью я убежал.

Макс долго молчал, так что Люк испугался, что рассказал слишком много и его уже никогда не простят.