Равномерный голос проповедника убаюкивал. Мечталось уверовать и уснуть. Увы, замазываемая в этот момент пряжка сапога Великого Магистра уколола Фрица в палец. Он отдёрнул руку и глупо пососал палец. А проповедь продолжалась:
-- Открыть профану таинство нашего ордена невозможно. Невозможно потому, что знание этой цели достигается только работами, медленно подвигающими истинного каменщика от одной ступени знания к другой, более высокой. Постигнуть все - значит постигнуть всю мудрость, коею обладает братство. Мы давно следили за тобой, несмотря на жалкое твое невежество и мрак, застилающий свет души твоей. Мы учили и растили тебя. Мы послали тебя на восток, в земли дикарей и схизматов. Так мы решили избрать тебя и спасти от самого себя. Что ты есть? -- И толстяк начал излагать Фрицу всю его жизнь и его свойства ничего не скрашивающими прямыми и сильными словами. - Ты прошёл многие земли, ты видел десятки тысяч людей. Узнал ли ты об их нуждах, позаботился ли, подумал ли о том, в каком положении находятся их тело и душа, помог ли ты им, в чем состояла твоя прямая и священная обязанность, найти пути для достижения Царства Божия? Осушил ли ты слезы вдов и сирот; любил ли ты сердцем их хоть одну минуту? - Нет. Пользуясь плодами их трудов, ты предоставил их воле своекорыстных и невежественных людей.
Фриц уже совсем собрался прослезиться от неизбывного и безграничного чувства вины, уже и в носу его засвербило, как часто бывает перед приходом искренних и неостановимых слез. Как вдруг вспомнилось ему: "И эти люди запрещают мне ковырять в носу?!".
Скорбно склонив главу свою к коленям Великого Магистра, он продолжил старательно строить из быстро твердеющей кашицы возвышение вокруг сапог старца. Периодически ковыряя в носу для сохранения ясности мышления. Проповедь же над его головой лилась и лилась:
-- Общество, отечество твое, дало тебе счастливейшее и высшее положение. Ты - вольный каменщик. Что есть выше в этом мире? Чем ты отплатил за эти блага? Старался ли ты в судах держать сторону правосудия или достигать близости к престолу царя для того, чтобы защищать правду и помогать ближнему? Нет, ты ничего этого не сделал, ты отдался самым ничтожным страстям человеческим. А когда несчастие, твоя болезнь, заставила тебя оставить братьев, когда одиночество твоё в дикой стране показало тебе всю ничтожность твоей жизни, ты обвиняешь не себя, а премудрого Творца.