Обмененные головы

Довольно! Нет абстрактной красоты, красоты для сверхчеловеков, – вернее, мы знаем, какой ценой за нее приходится платить. Дело не в личностях реальных носителей этой надзвездной культуры, пребывающей по ту сторону добра и зла, хотя их безнравственность глубоко симптоматична. (Следует тем не менее основательный пересказ расовых теорий Вагнера и отдельных эпизодов из дневников Козимы Лист.) (…) Дело отнюдь не в характере и не в поступках этих людей, а в том, что притягательность их музыки для человечества – притягательность огня; «Ах, Вагнер велик», – толкуют на все лады его апологеты. «Ах, Кунце пленителен». Ясно, если б Вагнер не был «велик», если б Кунце не был «пленителен», если б они были посредственностями, они не принесли бы в мир и малой части того зла, которое истребительный механизм нацизма сумел так чудовищно и так полно реализовать. Что, если бы нищий художник и заурядный антисемит Шикльгрубер не ходил в Вене, как маньяк, на все подряд представления «Тристана и Изольды», до одурения, десятки раз, – валяясь потом на диване и заходясь от восторгов, – может быть, ничего бы вообще не было? По мне так это совсем не исключено. Мой тезис: не Гитлер убил шесть миллионов евреев, а Вагнер сделал это его руками. Мелодии из опер Кунце запоминались его современниками как «Love story» или «Yesterday», а с ними в душу западал и текст: «Привет тебе, мой рыцарь! Но если меч твой обагрен еврейской кровью, то тысяча тебе приветствий» [130] . Антисемитизм Кунце отличала особая изощренность: к старой католической выучке, к новейшей немецкой фразеологии прибавлялись еще замашки декадента. Если угодно, в нем было что-то от сексуального убийцы, в отличие от обычного убийцы, стремящегося любовно обладать своею жертвой. Отсюда женитьба на еврейке, женитьба, которой предшествовала многолетняя дружба с ее первым мужем – евреем-скрипачом Йозефом Готлибом. Неофитский пыл его перешедшей в католичество жены граничит с безумием (по слухам, на Страстной неделе у нее появлялись стигматы). Ее экзальтированный антисемитизм позднее позволил всяким гиммлерам и розенбергам начисто забыть о происхождении этой видной нацистской гранд-дамы (между тем как ее первый муж в 1941 г. будет расстрелян). Погибший на Восточном фронте сын Кунце успешно сотрудничает в «Штюрмере», страшно умиляя этим своих родителей. «В “Штюрмере” и только в “Штюрмере”, мать, мое место, – сказал мне Клаус. – Он вылитый отец: утонченный предельно и при этом не боящийся прослыть вульгарным среди тех, кто, прячась в клозетах, читает панегирик убийце Шиллера». Так пишет Вера Кунце своей приятельнице Матильде Глинке (внучке Менцеля) [131] . Поверившая, как и многие в те годы, что Гете убил Шиллера, она имеет в виду запрещенный в нацистской Германии роман Томаса Манна «Лотта в Веймаре». И далее с нарочито геббельсовской интонацией восклицает: «Долой эстетику художников-педерастов!» Кунце боготворил эту женщину: считал своей музой, поощрял ее экстремизм, ее дурную экстравагантность – питая этим собственное творчество. Она пишет для него либретто «Медеи». Счастливая детоубийца Медея – это она сама, отрекшаяся от своих детей от первого брака. Убийство детей для Медеи – акт разрыва с соплеменниками, поклоняющимися лишь золотому руну. Старая песня, да и исполнена не очень оригинально – слишком уж явная аналогия с золотом нибелунгов. «Медея» не имморальна, скажет Кунце. Это таинство рождения новой морали. Как из хлеба и вина рождается новая сущность, так восстает, пройдя очищение кровью, изменой та мораль, что возвещена нам со страниц Нового Завета: «Не мир Я принес вам, но меч». Этот меч и куем мы сегодня – меч Христа-Зигфрида. (…) Как и Вагнер, Кунце прекрасно отдавал себе отчет в деструктивности своего гения – не в пример тем, кому хочется представить его сочинения этаким иносказанием добра и красоты в модных по тогдашним временам экспрессионистских одеждах. Может быть, не будем притворяться и назовем вещи своими именами: сторонники исполнения Вагнера и Кунце в Израиле – под флагом ли борьбы с обскурантизмом, по причине ли их «художественных достоинств» – суть те же медеи, пожелавшие любой ценой освободиться от своего еврейства. Пускай освобождаются, это их дело. Но не у нас. Непотребно, кощунственно проводить подобные сеансы в Израиле – Израиль еще и дом для шести миллионов погибших. (…) Талант, даже самый великий талант, – еще не индульгенция. Наоборот, это тяжкая ноша, которая не каждому по силам. И потому при мысли об ином гении вздыхаешь: лучше б он не родился. Вагнер и Кунце из их числа.