Обними меня на рассвете (ЛП)

Анка сглотнула и замерла. Ее пальцы сжались сильнее. Она выглядела так, словно отчаянно хотела ему поверить… но не могла. Лукан подавил разочарование.

— Остановись. Просто остановись! — закричала она. — Мне не нужна жалость. Я прекрасно справляюсь и без того, чтобы ты меня жалел. Или ты тоже хочешь трахнуть меня из жалости?

Может быть, именно так она и думала? Или она просто пытается оттолкнуть его? В любом случае Лукан не испытывал ничего подобного. Ее мучения душили его. Неужели Шок помог ей залечить душевные раны? Или же она была такой уже несколько месяцев — узловатым комком боли, отталкивающим любого, кто пытался ей помочь? Теперь, когда она разговаривала с ним, он ни за что не отпустит ее, особенно сейчас, когда ей нужно было избавиться от этой ядовитой агонии внутри себя.

Ему вспомнились некоторые слова Митчелла Торпа. Владелец клуба предсказал, что Анка заставит его посмотреть, насколько он предан ее нуждам. Она была близка к тому, чтобы обнаружить, что не сможет сбить его с ног ни ломом, ни всей магией мира.

— Жалость не имеет никакого отношения к тому, что я чувствую, любовь моя, — прорычал он.

Затем он толкнул ее обратно на коврик. Лукан не дал ей ни секунды на размышления о том, что он задумал, прежде чем устроил ее под собой, раздвинул ноги своими коленями и снова вонзил член глубоко в нее. Она брыкалась под ним, дергалась и задыхалась.

— Какого черта ты делаешь? Дай мне встать! Мне не нужна твоя жалость.

Слезы, струившиеся по ее лицу, разбили ему сердце.

Он отстранился почти до отказа, затем начал погружаться в нее одним уверенным, медленным ударом за другим, наклоняя ее бедра так, чтобы попасть в то чувствительное место внутри, которое никогда не подводило, приводя ее прямо к кульминации.

— Тебе же не кажется, что я тебя жалею? Я хочу тебя, любовь моя. Я хочу обнять тебя, исцелить. По твоим словам, я хочу тебя трахнуть. Ты потеряла все в ту ужасную ночь, но и я тоже, и теперь ты снова здесь, со мной. Если я не причиняю тебе боль, перестань считать, что ты знаешь, что я чувствую, и возьми все, что я хочу тебе дать. Отпусти всю боль, что внутри.

Она вонзила ногти ему в плечи и с пронзительным вздохом откинула назад голову от удовольствия.

— Лукан!

— Вот так, любовь моя. Ты такая мокрая, и то, как ты прижимаешься ко мне… Боже, я мечтал снова быть с тобой. Бесконечные ночи мечтаний только об этом.

Их любовные ласки зарядили его так, как не смогла бы ни одна суррогат, даже больше, чем нежные ласки, которыми они делились во время спаривания. Пребывание с Анкой всегда трогало его, приближало к ней, укрепляло их связь. Но придавить ее своим весом и опустошить, оскалив зубы, выпятив бедра, — все это распутывало что-то внутри него, что он держал крепко в тайне в течение целого столетия. Анка всегда была немного сдержанной и чопорной, нежной. Он относился к ней соответственно во всех аспектах их жизни. Но теперь… она раздвинула ноги шире под ним, горячо прикусила мочку его уха и извивалась под ним, ее складки стали еще более гладкими, набухая, сжимаясь вокруг него, пока удовольствие не закипело внутри него. Лукан безжалостно сдерживал его. Сначала Анка.

Просунув руку между ними, он обвел большим пальцем ее клитору и улыбнулся, когда она вскрикнула и прижалась к нему еще сильнее. Между ними закружилась энергия. Крошечные точки танцующего света и невидимые нити силы обвились вокруг них обоих. Ее кожа покраснела, а дыхание почти остановилось. Да, она вот-вот упадет в бездну наслаждения, и по тому, как покалывание собралось у основания его позвоночника, Лукан понял, что не сможет долго продержаться против этого мощного рева наслаждения.

Он запустил свободную руку в ее волосы и поднял ее лицо к своему.

— Посмотри на меня.

Она моргнула и открыла глаза, остекленевшие и расфокусированные. Она медленно остановила на нем свой пристальный взгляд и заскулила, когда он протолкнул свой толстый член еще глубже, чем раньше.

— Лукан…

— Да, любовь моя. Давай со мной. Пусть это случится. Я буду здесь, чтобы поймать тебя.

Когда она пристально посмотрела ему в глаза, все ее тело напряглось, и он почувствовал, как ее плоть сжимает его, словно тисками. Она выкрикнула его имя, и этот звук сорвал последние остатки его самообладания. Он прижался к коврику, используя пол как рычаг, чтобы проникнуть глубже в нее, пробиваясь снова и снова, даже когда ее гладкие стенки доили его, уговаривая последовать за ней в кульминационный момент. Черт побери, эта назревающая эйфория в основании его позвоночника раздулась. Ничто не могло помешать этому кружащемуся блаженству разорвать его тело на миллион кусочков.

Когда ее ногти еще глубже вонзились в его плечи, и она сердечно посмотрела на него, Лукан потерял остатки самообладания:

— О, любовь моя. — Он тяжело дышал, чувствуя, как горная волна наслаждения растет и вздымается, достигая своего неизбежного завершения. — Вот так. Ты ощущаешься… да!