— Я хочу, чтобы вы уехали отсюда. Я хочу, чтобы правда о моем сыне никогда не вышла наружу. Я не хочу пачкать память о моем мальчике. Вы же помните наш разговор, когда вы пришли ко мне за помощью в деле этого паренька, погибшего на комбинате, Вдовина. Вы тогда говорили, что мать юноши страдает не только из-за того, что потеряла сына, но и из-за того, что память о нем опорочена. Значит, вы должны понять и мои чувства. Итак, вы ничего никому не рассказываете, вы становитесь для всех жертвой отравления неустановленным веществом, которое попало в продукты, купленные вами на рынке у неустановленного лица, это все я легко устрою. Вы поправляетесь, увольняетесь и уезжаете. Если хотите, я помогу вам найти достойную работу в Москве. Возвращайтесь к семье, Сергей Михайлович.
Она не оставляла ему выбора. Можно, конечно, проявить принципиальность и получить срок за убийство, а то и за два. Кому будет лучше? Глеба все равно не посадят. Правосудие не сможет восторжествовать. Правда, настанет торжество истины… А так ли это важно в данном случае?
«Важно, — подумал Сергей. — Пусть хоть что-то, хоть капля, хоть миллиметр. Но эту каплю и этот миллиметр я у нее отвоюю. Я не сдамся без боя».
— Вы предлагаете слишком мало для оплаты такой услуги, какую хотите от меня, — заявил он. — Цена несоразмерна.
— Хорошо, — тут же отозвалась Каширина, — назовите вашу цену.
— Я хочу, чтобы были реабилитированы все, кто так или иначе пострадал из-за обвинений в делах об отравлениях, устроенных вашим сыном.
— Что-нибудь еще? Или это все?
— Это только начало, Татьяна Геннадьевна. Я хочу, чтобы ваш водитель Леонид Чижов написал явку с повинной и признался в убийстве вашего любовника Вихлянцева.
— Для чего вам это? Кстати, почему вы думаете, что это он убил Юру?
— Потому что я знаю, каким способом и для чего было совершено это убийство. Оно было выгодно только вам. А для вас совершить это мог только Чижов. Ни для кого не секрет его патологическая преданность вам. Недаром же все были уверены, что вы с ним любовники.
— А про Юру Вихлянцева, значит, не знали? — ему показалось, что Каширина усмехнулась. — Не знали, Сергей Михайлович. Мы хорошо конспирировались. Так для чего вам нужно, чтобы Ленечка пришел с повинной? Что вам от этого?
— Я хочу, чтобы в убийстве Вихлянцева виновным был признан именно тот, кто действительно виновен. Дело громкое, серьезное, нераскрытым оно остаться не может ни при каких условиях, вы же первая, а с вашей подачи и мэр, и газетчики, и вся прокуратура будут орать, что виновный должен быть наказан. И в результате найдут какого-нибудь несчастного, на которого и повесят труп Юрия Альбертовича. В противном случае будут продолжать подозревать меня, даже из города могут не выпустить, как же я уеду, если мы договоримся?
— Это невозможно, — резко ответила Каширина. — Так мы не договоримся.
— Почему же?
— Потому что я хочу сохранить тайну моего сына. А вы предлагаете Лене пойти и написать явку с повинной, таким образом раскрыв все то, что я стремлюсь утаить. Ему ведь придется рассказать обо всем, в том числе и о том, что я просила его убить Вихлянцева таким способом, который будет прямо указывать на вас как на исполнителя. Мне было важно деморализовать вас и обезвредить, потому что вы были опасны для Глеба. Я всегда чувствовала, что вы можете быть опасны, вы слишком настойчивы и слишком дотошны во всем, что касается вашей работы. Я знала, что Глеб не остановится, и понимала, что рано или поздно его действия попадут в сферу вашего внимания. Мне нужно было подстраховаться. Знаете, Сергей Михайлович, я одно время даже подумывала, не сделать ли вас своим любовником, чтобы вы были более покладистым и управляемым.
— Да? Отчего же не попытались? Вдруг у вас получилось бы? — съязвил он.
— Я вас не хотела. И не смогла заставить себя захотеть. Вы мне не нравились как мужчина. Вы вообще мне не нравились.
— Ну да, вам нравился Юра Вихлянцев…
— Когда-то давно… да, нравился. Потом разонравился. Я его держала при себе для здоровья. И для повышения самооценки.
— Вы пользуетесь людьми как вещами.