Оборванные нити. Том 3

— Ты чего так рано? — недовольно спросил он. — Мы же договорились на десять, как раз успеваем в аэропорт.

— Ну да, на десять! А завтракать? Ты же все раздал, бессребреник ты мой, вплоть до последней тарелки и чашки, у тебя ни чайника, ни сахара, вообще ничего, даже хлеб порезать нечем.

Это было правдой. Последние предметы обихода и посуду у него забрали накануне утром, потом он обедал в какой-то забегаловке между двумя деловыми встречами, а ужинал с Чумой в ресторане, и о сегодняшнем завтраке даже не подумал.

— Я принесла тебе чай в термосе, ну и покушать кое-что, — деловито щебетала Ванда, выгружая из огромной сумки бесконечные пластиковые контейнеры и какие-то пакетики. — Перед дорогой надо обязательно плотно покушать. И потом, я должна проверить, как ты собрался.

— Как надо — так и собрался, — проворчал Саблин, все еще пытаясь стряхнуть с себя остатки сна, который после вчерашних возлияний был все-таки тяжеловат.

— Ну-ка, покажи! — потребовала она.

Усадив Саблина завтракать на кухне, она проверила все коробки и всплеснула руками.

— Ну кто так укладывает! Вот хорошо, что я пришла пораньше, а то бы так и полетел. И хорошо, что я взяла у подружки мини-вэн, как знала, что у тебя куча багажа. А ты-то о чем думал, когда я говорила, что довезу тебя на своей «малышке»? Тоже мне, руководитель называется! И как ты все это будешь таскать? Один?

— Один, — буркнул он. — У нищих слуг нет, как сказано в одном известном фильме.

— Так на это же тоже время нужно! А ты говоришь: в десять! Нам в девять надо начинать таскать и грузить, чтобы вовремя успеть. Не понимаю, как ты целой организацией руководил.

Она, не спрашивая разрешения, начала ловко перекладывать книги, диски и бумаги, и в результате ящиков стало на два меньше.

— Вот так! — Ванда с гордостью оглядела результаты своей деятельности. — Так гораздо лучше. Теперь давай мне бумажку, где написано: кому какую мебель отдавать. Ты написал?

— Забыл, — признался Саблин.

Они договорились еще несколько дней назад, что мебель останется в квартире до самого отъезда хозяина, а потом он передаст Ванде ключи, и новые владельцы все заберут.

— Садись и пиши, — скомандовала она. — Все подробно: фамилию, имя, отчество и предметы, которые отдавать.

Спорить не хотелось, и хотя Сергей считал, что все вполне можно запомнить на слух, он покорно сел за стол с листком бумаги и ручкой.

По дороге в аэропорт Ванда не умолкала ни на минуту, несла какую-то милую чушь, и Сергей вдруг понял, что ему легче от этого дурацкого звонкого щебета, потому что если оставить за рамками смысл произносимых ею слов, то остается только радость, теплота и доброта, которые ему так нужны. Он вспомнил, как Ольга называла Ванду солнышком. И правда, она как солнышко, которое выглянуло и согрело. Жаль, что он никогда, наверное, больше не увидит эту милую глупышку…

Ванда держалась молодцом, была веселой, улыбалась, и только когда объявили посадку на московский рейс, вдруг расплакалась.

— Я вас так люблю, и вы меня так любите, а теперь Оля уехала, ты уезжаешь, как же я без вас…

Сергею стало нестерпимо грустно. Он проработал в этом городе 13 лет, а провожает его одна Ванда, которая ему, в сущности, никто. Да, у него нет своего кладбища, как у клиницистов, но у него нет и тех, кто относится к нему дружески или хотя бы просто тепло. У него нет НИКОГО. Он — ОДИН. Всегда был, есть и будет.

* * *

Когда Лена спрашивала, нужно ли его встречать, Сергей отказался: слишком большой у него багаж, все равно придется звонить московским приятелям и просить организовать микроавтобус, так что встречающие в любом случае найдутся.

Его встретил бывший сокурсник, который давно уже бросил медицину и занялся бизнесом, связанным с автоперевозками. Вместе с ним в микроавтобусе приехали два рослых парня с накачанными бицепсами, которые ловко и споро, без видимых усилий перетаскали и загрузили саблинские коробки и два чемодана, а потом так же ловко и быстро подняли и затащили их в квартиру.

В большой комнате Саблина ждал красиво накрытый стол. Дашки дома не было, ей уже девятнадцать лет, она взрослая девица, у нее своя жизнь. Лена обняла его, поцеловала, но поцелуй был спокойным и каким-то равнодушным, совсем не таким, каким она встречала его раньше, когда хотела показать, что соскучилась и не может дождаться вечера.

— Душ примешь с дороги? — спросила она. — Или сразу за стол?

— Сначала в душ.

Он вышел из ванной с влажными волосами, внимательно осматривая квартиру: теперь это его дом на всю оставшуюся жизнь. Если раньше, приезжая в Москву только на время отпуска, он не обращал особого внимания ни на новые обои, ни на новые шторы, ни на новые вещи — зачем? Все равно он скоро отсюда уедет, — то теперь смотрел пристально. Это его дом. Ему здесь жить.

Лена ждала его, сидя за столом, одетая так, словно собиралась вот-вот куда-то уйти: не в домашней одежде, а в платье. В ушах серьги, на руках два кольца и браслет. Принарядилась к приезду мужа, подумал Саблин и не смог понять, приятно ему это или смешно.