Заколов волосы, я начала осматривать материал. Надо заметить, библиотека отчаянно нуждается в лучшем освещении, и я первым делом велела лакею раздобыть лампу на длинном шнуре, чтоб доставал, куда потребуется. Ну а для начала пришлось поднести одну из табличек к окну.
Разглядев ее, я невольно осклабилась, будто мартышка: в моих руках оказалось бесценное сокровище!
Разумеется, иметь дело с драконианскими текстами мне доводилось и раньше. Век не забуду тот день, когда гранпапá впервые вложил мне в ладони глиняную табличку и объяснил, что я держу в руках саму историю. Мне тогда, кажется, было лет пять, и люди, услышав об этом, неизменно приходят в ужас: а если бы я ее уронила? Да, конечно, налоговые записи тоже оказались бы заметной утратой, но не того сорта, из-за которой будешь после терзаться до конца жизни.
А вот урони я одну из этих табличек, казнить себя мне тогда до самой смерти и даже
Кусок глины, попавший сегодня мне в руки, мог пролить свет на очень и очень многое. В лучах солнца я повертела его так и сяк, пригляделась к краям в поисках едва различимых отпечатков пальцев, оставленных писцом, прежде чем табличку отправили в обжиг. Еще немного, и я стану первой, кто прочтет начертанные на ней слова!
По крайней мере, так я полагала в эту минуту.
Стоило мне усесться за стол, у самой его середины, чтоб набросать кое-какие предварительные заметки, как за спиною сказали:
– Это мое кресло.
Рассказывая обо всем позже, я непременно написала бы, что обернулась с достоинством, даже не дрогнув, но, если говорить начистоту, немузыкально вскрикнула от неожиданности. Голос принадлежал девчонке… ну, это я ее мысленно так назвала: пожалуй, она младше меня года на два или три. Дело в том, что одета она была очень просто – в иссиня-серое платье, по-моему, крайне скверно на ней сидевшее. Однако виноват в этом был не портной, о чем я догадалась не сразу: держалась она так сконфуженно, что платье выглядело, точно мешок. Правда, в нарядах я разбираюсь неважно, но воображаю, как скверно ей приходится, когда она выезжает в свет – если вообще выезжает.
– Это мое кресло, – повторила она, прижимая к груди записную книжку.
Очевидно, передо мною была не служанка.
– Вы лорду Гленли… дочь? – спросила я, поднимаясь.
Конечно, лорд не женат, но его дочерью эта девушка оказаться вполне могла… только вот учтивого способа спросить человека, не бастард ли он, на свете не существует.
– Я на его попечении, – ответила девушка. – А в этом кресле сижу каждый день, работая над переводом.
– Над пе…
Вопрос обернулся еще одним немузыкальным возгласом, только на этот раз, определенно, куда более возмущенным.
Я думала – Симеон на сей счет выразился
К груди незнакомка, кроме записной книжки, прижимала еще увесистую стопку книг. Теперь я увидела обнаруженное в библиотеке – и лист бумаги на столе, и таблички – совсем в ином свете. Разложил их вовсе не лорд Гленли, а эта самая девушка. Она же, сидя в том самом кресле, которое облюбовала я, начала разгадывать тайны бесценной находки, тогда как сия почетная обязанность была обещана
Знаю, я пишу вещи ужасные. Услышала бы гранмамá, как я веду себя, точно маленькая жадная дракониха – заперла бы в комнате без книг на неделю. Правда, она также прекрасно знает, как возмутительно, когда тебе отказывают в надлежащем уважении, и если бы меня отодвинула на задний план не эта неуклюжая девица, я, чего доброго, окончательно вышла бы из себя. (Будь это, скажем,
Впрочем, я и без того повела себя не слишком учтиво.
– Так покажите, – сказала я, протянув руку.
– Что показать?