Обратные адреса

Он привел меня прямо к начальнику погранотряда, и, только я вошел в кабинет, из-за стола поднялся рослый, несколько грузноватый, с открытым лицом и улыбающимися глазами комбриг Кузьма Корнеевич Ковальков.

- Ну вот и прекрасно, что приехал, - сказал он, здороваясь со мной за руку.

Я передал ему письмо Листовского. Комбриг неторопливо вскрыл конверт, пробежал глазами письмо.

В это время зашел начальник политотдела отряда, полный, с наголо обритой головой - фамилии его я не помню.

- Надолго к нам? - спросил он.

Я не успел ответить, как комбриг предупредил:

- Коли уж приехал, скоро не отпустим!

Я сказал, что в командировочном удостоверении у меня указано две недели, но если удастся оказией пересылать мои очерки в редакцию, то смогу пробыть и три.

- Об этом мы позаботимся, - заверил комбриг. - Только пиши побольше. И непременно сочини нам боевую песню. Отряд наш, как тебе известно, знатный, а песни у нас своей нет. Сопровождать тебя будет в поездке наш комсорг Митраков, пограничник он бывалый, хорошо знает людей. А теперь пойдем ко мне, надо ведь подкрепиться с дороги.

Признаться, я не ожидал, что комбриг пригласит меня к себе домой, где не только ждали нас к столу, но приготовили для меня комнату.

Большой деревянный дом усадебной постройки стоял отдельно от военного городка среди высоких, почти уже без листвы тополей.

Только мы поднялись на крыльцо, из сеней выбежала огромная, похожая на волка овчарка, кинулась мне на грудь, обдав своим горячим дыханием.

Весь вечер Пальма - так звали овчарку - не отходила от меня. Когда я в одиннадцатом часу пошел спать, она увязалась за мной и улеглась на коврике около дивана, где мне постелили.

Проснувшись среди ночи, я увидал в темноте две яркие зеленоватые точки и не сразу догадался, что это Пальма меня стережет.

Я лежал, боясь шевельнуться, потому что, стоило только двинуть рукой, она тут же вскакивала, бросалась к дивану.

На дворе шумел ветер, голые ветки разросшегося тополя терлись об оконное стекло, и заснуть я уже не мог.

Лежал с открытыми глазами и думал, что вроде бы уже нашел свое место на Дальнем Востоке, что за два года изрядно поездил по краю, много повидал, но слишком мало, к сожалению, написал новых стихов: из-за постоянных разъездов никак не выкроить времени подольше посидеть в городе.

Иногда, правда, когда забирался в таежную глубинку, начинал томиться одиночеством, тосковал о Ленинграде, где прошла рабочая юность и где остались мои литературные сверстники, мои друзья. - Александр Решетов, Дмитрий Остров, Юрий Инге, Борис Лихарев, Александр Гитович...

Сколько связано с ними светлых воспоминаний!

А три года работы в редакции "Звезды"!

Мне едва исполнилось двадцать, когда в декабре 1929 года, по решению правления ЛАПП - Ленинградской ассоциации пролетарских писателей - меня, начинающего поэта, и, как считали, подающего надежды, прямо с завода "Невгвоздь", что на Обводном канале, 130, направили в "Звезду" ответственным секретарем редакции.

Но вместо радости, которую я должен был испытать, несколько дней ходил грустный, боясь показаться в Доме книги.

Выписка из протокола о моем назначении была адресована Николаю Семеновичу Тихонову, заместителю редактора, а Николай Семенович незадолго до этого "зарезал" мои стихи.

Да и с завода уходить не хотелось. После долгих месяцев безработицы и скитаний по ночлежкам мне выпало наконец счастье устроиться на постоянную работу и стать крепко на ноги. Вскоре меня избрали на заводе секретарем комитета комсомола.

Я получил в заводском доме комнату, и все мои недавние мытарства остались позади. Я посещал литературную студию при журнале "Резец", и на его страницах все чаще стали появляться мои стихи.

Хотя я не был в числе ударников, которых ЛАПП призвала в литературу, меня и моих сверстников - рабочих писателей - числили в лапповском активе и всячески поощряли.

Когда я сообщил о моем выдвижении директору завода Громову, он, к моему удивлению (я не знал, что ему звонили из правления ЛАПП), не стал возражать, только попросил задержаться на заводе неделю-другую до выборов нового секретаря комсомольского комитета.

И тут я решил спросить о самом важном, что меня волновало:

- Если уйду от вас, наверно, придется освободить комнату?

- Да ты что это, мил человек! - чуть ли не с обидой произнес директор. - Тебя из нашей рабочей среды партия выдвигает на такую ответственную должность, и чтобы я тебя лишил жилья! Да ты, мил человек, за кого меня считаешь? - И уже более спокойно: - Только прошу тебя, не теряй связи с заводом, не отрывайся от рабочей среды, заходи к нам время от времени...

И все же, повторяю, на душе у меня было муторно.

Это нынче пошел смелый начинающий, а в мое время делавшему первые шаги в литературе переступить порог редакции "Звезды" было целое событие.