Обратный отсчет

— Расстегни ему комбез на груди! — скомандовал десантник. — Видишь эти лямки? Приподыми хлопца, я за лямки его вытащу!

Через минуту боец уже лежал на броне. Военврач Зеленкин со всех ног кинулся к нему — оказывать первую помощь. Вокруг стояла напряженная тишина.

— Комбат, там тридцать три раскуроченных снаряда и столько же зарядов! — Хантер кивнул на люк. — Пусть артиллеристы свяжутся с саперами и начинают эвакуировать все это хозяйство вон к тому кяризу, где лежит прикованный старец. Транспортировать этот пороховой погреб невозможно — может рвануть в любую секунду! И нашим бойцам здесь больше делать нечего, они свое отработали… — Он спрыгнул с брони и отошел, закуривая на ходу.

Пока комбат согласовывал, кто и как будет выносить боеприпасы из «Гиацинта», Комаревцев подвел итог ночных потерь артиллеристов. Погибли шестеро, один чудом уцелел. «Духи» захватили семь автоматов, пулемет ПКТ, оптику, радиостанцию и пять бронежилетов. Самоходка приведена в негодность — ствол орудия и двигатель прострелены из гранатомета, душманы слили даже солярку из топливных баков.

— Скажи мне честно, Дипкурьер, — обратился Комаревцев к Петренко. — Как ты оцениваешь эти ночные события? Прав я, что сохранил пятнадцать жизней, или нет? — По всему было видно, что ему тяжело, и он снова и снова возвращается в мыслях к жестокому выбору, который ему пришлось сделать этой ночью — оставить погибать семерых или рискнуть жизнью еще пятнадцати бойцов.

— Я уже давным-давно не Дипкурьер, Комар, — грустно усмехнулся Александр, снова вспомнив свои курсантские проделки. — В Афгане у меня целая куча прозвищ и позывных: Шекор-туран, Хантер, но смысл у них один и тот же — охотник. А на твой вопрос я ответить не берусь и судить тебя или оправдывать не имею права — меня не было в том бою. С военной точки зрения ты, безусловно, прав, и, судя по всему, военная прокуратура не найдет в твоих действиях состава преступления. Так или иначе, но ты сохранил пятнадцать человеческих жизней…

— Ты, по-моему, недоговариваешь… — Комар заглянул ему в глаза, ища поддержки. — Скажи, а как бы ты поступил в этом случае? Пошел бы на верную гибель? Бросился выручать семерых, рискуя всеми остальными?

— Сказать честно? Да, я бы пошел им на выручку! — жестко проговорил Хантер, не отводя взгляда. — И с ротой пошел бы, и с пятнадцатью бойцами, и даже с тремя — тоже!

— Это сейчас хорошо говорить! — вскинулся Комаревцев. — А окажись ты в такой ситуации…

— А тебе известно, что Хантер на пакистанской границе в апреле с пятью бойцами и группой спецназа на протяжении целой ночи держал позиции против двух сотен «духов»? — возмущенно вмешался Дыня. — И остался едва ли не единственным, кто более-менее уцелел. Остальные погибли или получили тяжелые ранения!

— Извини, Саня! — старший лейтенант Комаревцев протянул руку. — Черт, просто голова кругом идет от всего этого…

— Ничего, все образуется, Комар! А сейчас — прости, у меня еще куча дел… — Замполит батальона пожал его мокрую от пота ладонь и в сопровождении Дыни направился к своим.

Пока артиллеристы с саперами выгружали и минировали боезапас самоходки, Хантер познакомил Денисенко с первой ротой, почти в полном составе участвовавшей в боевом выходе. Вскоре бронированный тягач, взяв изувеченную самоходку на буксир, потащил ее к военному городку артиллеристов, а десантники, погрузившись на БМП, рванули к себе.

В памяти Петренко навсегда запечатлились два взгляда — растерянный, ищущий поддержки, жалкий, как у побитой собаки, взгляд старшего лейтенанта Комаревцева и одичавший, с сумасшедшинкой, — пришедшего в себя раненого солдата, уцелевшего в страшной ночной мясорубке. Судя по всему, счастливчик просто потерял голову от своего неслыханного везения…

Десантники уже были в километре от места ночной трагедии, когда громыхнул чудовищной силы взрыв и ощутимо содрогнулась земля. Это рванул боезапас «Гиацинта», завалив выход из кяриза, через который ушли душманы…

В госпитале Хантеру уже не пришлось ломать шлагбаумы и обезоруживать караульных. Уже на КПП стало ясно, что его хорошо запомнили и побаиваются. А войдя в «их комнату», обнаружил идеальный порядок, чистоту, а заодно — радикальные перемены в интерьере.

— Разувайся, дорогой! — улыбнулась Афродита, стоявшая босиком на неизвестно откуда появившемся роскошном персидском ковре с таким толстым ворсом, что утопала нога. — Теперь у нас, как в мечети, — в берцах ни шагу!

— Ну, я-то, положим, не мусульманин! — усмехнулся «дорогой», сбрасывая пыльные кроссовки. — Хотя, с другой стороны, есть у них и кое-какие преимущества… Все, перехожу в ислам, это у них просто, и сразу беру тебя второй женой в гарем, и одновременно приказом по семье назначаю тебя любимой женой! — Он подхватил девушку на руки, целуя разрумянившееся лицо.

— Надо подумать, — засмеялась Галя. — Но насчет гарема — это как-то не очень… Извини, любимый… — она неожиданно нахмурилась и виновато взглянула, — совсем забыла, что эта тема у нас под запретом! Хочешь не хочешь, а я все равно второй номер: так исторически сложилось…