Образование Древнерусского государства

Время для нападения на Византию было выбрано удачно: в начале X в. обострились византийско-арабские отношения, осенью 906 г. против императора восстал полководец Андроник, в начале 907 г. перешедший на сторону арабов. Олег сумел собрать грандиозное войско — летопись называет в его составе все славянские племенные союзы Восточной Европы, включая не входившие в состав подвластной киевскому князю территории дулебов, хорватов и тиверцев. Поход на столицу империи был комбинированным: сухопутным на конях и морским на кораблях (2 000 согласно ПВЛ)[706]. Пересечение частью войска Олега болгарской территории предполагало какое-то соглашение с болгарским царем Симеоном[707]

. По преданию, которое приводит Нестор, Олег велел поставить корабли на колеса и под парусами двинул их на город. Вполне вероятно, это предание имеет историческую основу: корабли Олег ставит на колеса после того как греки «замкоша Судъ», т. е. преградили водный путь к Константинополю. Олег попросту перетянул корабли волоком по суше. Также поступили в 1453 г. осаждавшие столицу Византийской империи турки[708]. Греки поспешили откупиться от «варваров», угрожавших их столице. Войско Олега получило довольно значительную «дань» — по 12 гривен на человека. Учитывая, что к Царьграду подошло 2000 кораблей, в каждом из которых было 40 человек, цифра получается совершенно фантастическая (960 000 гривен, 8 000 пудов серебра). Кроме того греки должны были «даяти уклады на рускыа грады» Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч и «прочаа городы». Трудно усмотреть в данном сообщении дифференциацию дани — единовременной контрибуции — по русским городам. Как цифры греческой дани, которую будто бы согласно Новгородской летописи «юже дають и доселе княземъ рускымъ»[709]

, так и «уклады» русским городам — несомненна позднейшее домысливание летописца. Полную победу Руси должен был символизировать повешенный на вратах Царьграда щит Олега (по Ипатьевской летописи — щиты русских воинов). В этом обстоятельстве не видят ничего удивительного. Вывешивание щитов на главных воротах занятого города могло быть связано с каким-то ритуалом; сохранилось и древнерусское выражение «взять на щит» в значении «захватить, взять приступом»[710].

Условия предварительного, возможно, устного договора между Олегом и императорами-соправителями Львом VI Философом и Александром 907 г., а затем письменно зафиксированного мирного договора 911 г. были чрезвычайно благоприятны для Руси, что не оставляет сомнения в реальности успеха военной акции Олега. Главным положением договора 907 г. было восстановление мирных и добрососедских отношений между двумя государствами[711]

. В тексте договора 907 г. учитывались вопросы поведения русских посольских и торговых миссий на территории Византии, регламентировался порядок их продвижения по стране, определялись условия их пребывания под Константинополем и в самой столице. Уникальным для империи являлось полученное русскими купцами право беспошлинной торговли: «И да творят куплю, яко же имъ надобе, не платяче мыта ни в чем же»[712]. Соглашение 911 г. явилось не только договором «мира и любви», но и «рядом». Этот «ряд» касался конкретных сюжетов взаимоотношения подданных двух государств в экономической и политической сфере. При этом исследователи считают его совершенно самостоятельным межгосударственным равноправным договором[713]

.

Итак, поход Олега обеспечил верхушке нового государства рынок сбыта продукции земледелия, скотоводства и промыслов, взимавшихся с подвластного населения в виде дани. Кроме того, были выполнены и другие задачи: навязывание дипломатических отношений с Византийской империей, повышение авторитета восточнославянского государства, провозглашение в средневековом мире его появление в ряду устойчивых государственных образований Европы и Востока[714]. Именно в договоре 911 г. впервые словами «Русская земля» была обозначена территория, подвластная киевскому князю и «всей руси» — княжеской дружине[715]. Как и Византия, Русь воспринимается как единое правовое пространство. Таким образом было зафиксировано положение, когда этноним русь распространялся на все население, подвластное Киеву.