Обреченность

Впереди, переминаясь с ноги на ногу, стоял Томислав Ивич, еще совсем молодой мужчина, со смуглым небритым лицом, левую сторону которого пересекал багровый шрам. Он пристально смотрел перед собой, то и дело машинально поправляя кобуру пистолета на портупее. Неделю назад его назначили командиром роты.

По правую руку Антон, сын русского эмигранта, родившийся уже в Сербии. Юноша, почти мальчик. Завороженно смотрел по сторонам и казался воплощением невинности и энтузиазма. Месяц назад он тайно бежал из дома своего отца штабс-капитана Киселева и вступил в отряд Тито. Зачем? Он и сам этого не знал. Может быть, не давали покоя гены потомственного военного, может быть, осточертело удручающее однообразие тихого, сонного прозябания. Идеалист, легкомысленный мечтатель, он жаждал подвигов, не понимая того, что война это прежде всего грязь и смерть.

– Ты когда-нибудь видел генерала Тито? – толкнув локтем Антона, спросил Душан.

– Да, видел. И даже говорил с ним. Он несколько лет провел в России, учился там. Встречался с самим товарищем Сталиным и тот подарил ему перстень с огромным брильянтом. Говорят, что раньше этот камень принадлежал царю.

Антон не обманывал. Во время Первой мировой войны Иосип Тито был ранен казачьей пикой и попал в русский плен.

Однажды казаки-охранники здорово отхлестали его нагайками за то, что местные женщины уделяли ему много внимания. Правда, сам Тито об этом предпочитал не рассказывать.

Вдоль строя торопливо прошел комиссар бригады Филип Кляич. Партизанам он был известен как Фича. Недавно Фича получил ранение. Пуля оцарапала шею, и до самого подбородка она была замотана бинтами. Фича был страшно горд, когда слышал за спиной восторженный шепот молодых партизан. За спиной комиссара висел немецкий автомат. Проходя мимо друзей, он услышал разговор и недовольно повернулся к ним забинтованной шеей.

В это время Белич толкнул Антона локтем:

– Идут!

Показался Тито. Он был крепкого телосложения, с быстрым взглядом и военной выправкой. Его черные блестящие, как маслины, глаза сверкали от гордости и волнения. На крупном лице дрожала сдерживаемая улыбка. Был он в блестящих сапогах, защитных бриджах. На плечи накинут длинный темный плащ. За спиной стояли знаменосец со знаменем и два ассистента.

Комиссар бригады, увидев Верховного главнокомандующего, подал команду: «Смирно!» – и печатая шаг пошел ему навстречу:

– Товарищ Верховный главнокомандующий, Первая пролетарская народно-освободительная ударная бригада построена!

Тито отдал комиссару честь и повернулся лицом к строю.

– Товарищи пролетарцы! – крикнул Тито. – Сегодняшний день навсегда будет вписан в историю нашей освободительной борьбы.

Слова главнокомандующего разносились в тишине над площадью, а вдали, за городом, словно в ответ на них, раздавались взрывы снарядов и пулеметные очереди. Легкий ветер приносил мелкие хрупкие снежинки. Они медленно опускались на землю и сразу таяли.

Душан Белич не сводил с Тито глаз.

– Решением Центрального Комитета и Верховного штаба сегодня здесь сформирована наша первая регулярная часть – Первая пролетарская народно-освободительная ударная бригада, бойцами которой вы с этого момента являетесь!

Показав на знамя, которое держал знаменосец, Тито сказал:

– Вручаем вам знамя бригады. Несите его с честью! Смерть фашизму!

– Хвала! – загремели черногорцы.

– Живио! – закричали сербы.

Раздалась команда: «Вольно», и роты развели на места дислокации.

Уже к концу 1941 года партизаны провели крупномасштабную операцию в Западной Сербии, в результате которой им удалось очистить от немцев довольно крупные территории, на которых была провозглашена «Ужицкая республика».

На гористой, покрытой густым лесом местности, называемой Фрушка-Гора, сосредоточились крупные силы титовцев. Несколько партизанских бригад основательно укрепились в этом районе. Построили прочные ДЗОТы, которые связали ходами сообщения и хорошо замаскировали.

Каждая титовская бригада контролировала свой район обороны, поддерживая друг друга огнем и имея хорошо налаженную связь с соседними бригадами.

* * *

Сотня есаула Щербакова вошла в село рано утром. Казаки толпились на площади среди замерзших луж, курили, божились, плевались и кашляли. Ждали сотенного, который разговаривал со старостой села.

По изрезанной колеями улице, широко размахивая руками, к площади спустился невысокий полный человек в овчинной безрукавке и высоких кожаных сапогах. Кожа на лице обтягивала красные обветренные скулы. На подбородке сверкала редкая седая щетина. Следом за ним шагал сотенный.

Казаки замолкли.

Командир первого взвода Нестеренко нецепко сидел в седле боком, поигрывал плетью. Щербаков подошел к нему, положил руку на седло.

– Командуй, Петро. Будем расквартировываться.

Послышались раскатистые крики команд:

– Первый взвод – занять улицу вправо! Второй – влево! Третий – прямо!