Обреченность

Кононов показывал гостям лошадей. Казачьи генералы живо интересовались несением службы, состоянием коней, чем кормят казаков. Самый любознательный был генерал Науменко. Высокого роста, худощавый. В серой черкеске кубанского пластунского полка, с кинжалом на узком наборном поясе. Орденов на нем не было, лишь знак за Кубанский ледяной поход.

– Так-с… так-с… Все понятно-с… – говорил генерал на объяснения Кононова и спрашивал: – Как служба? Настроение казаков?

– Служба как служба. Настроение доброе, не жалуются, – отвечал Кононов.

Но вскоре затянувшаяся экскурсия стала утомлять гостей, и комполка, уловив это, сделал широкий приглашающий жест:

– А теперь, господа, прошу за стол! Закусим, чем бог послал!

Генерал Татаркин привез с собой в подарок полную машину ракии и домачи – сербского самогона.

У медного рукомойника гости вымыли руки и почистили щеткой форму.

Хозяин дома принес в подарок бутыль ракии, сказал:

– Это своя, домашняя.

Ракию распробовали очень быстро, во дворе разожгли мангал. У терцев и кубанцев есть рецепт печени, сохранившийся с древних времен. Ее режут на маленькие кусочки. Солят, добавляют специи, перчат, заворачивают в тонкий слой внутреннего бараньего сала, формируя колбаску. Потом нанизывают на шампуры – и сразу же на раскаленные угли. Надо только следить, чтобы жир не капал в огонь. Вертеть, вертеть. Тогда весь жир останется внутри шашлыка. Сводящий с ума и вызывающий голодные желудочные спазмы запах! Божественный вкус! И все это – за несколько минут.

Всем присутствующим налили по стакану вина, шампур в руки, тост. А в это время казаки помладше варили шулюм, жарили традиционный шашлык. После мяса на остывающие угли положили спелую паприку – огромные стручки сладкого красного перца.

С матершинными шуточками-прибаутками все организовал Андрей Шкуро. Уже с первой минуты в полку он держал себя так, как будто дело было не на Балканах, а в его родной станице, где он знал всех и все знали его.

Самому Кононову и всем офицерам он говорил – «ты» и всех называл сынками. Многие слышали имя Шкуро от своих воевавших в Гражданскую отцов и смотрели на него с восхищением. Через час генерал Шкуро напоил всех офицеров пятого полка совершенно в стельку. Он верховодил за столом. Когда же заиграли лезгинку, Шкуро, не выдержав, распустил широкие рукава черкески и с криком «харс, харс», как коршун с расправленными крыльями полетел по кругу, мелко перебирая ногами. Темп музыки все нарастал и нарастал, казаки, подзадоривая танцора, хлопали в ладоши. Задохнувшись, Шкуро под общий одобрительный смех остановился, пьяный и счастливый упал на руки казакам.

– Ну бисовы дети! – смеялся он. – Загнали все-таки батьку Шкуро!

Шкуро аплодировали, пили за его здоровье.

Паннвиц и немецкие офицеры были поражены простотой общения между казаками и их генералами. В немецкой армии, где общение солдат с офицером шло только через фельдфебеля, всегда соблюдалась дистанция между младшим и старшим по званию. В вермахте было невозможно представить такие братские и теплые отношения.

После посещения 5-го Донского полка гости поехали в 4-й Кубанский казачий полк. Их встречал командир полка подполковник барон Пауль фон Вольф и командиры дивизионов.

Опять удивил генерал Шкуро. Он появился перед строем казаков с черным знаменем, на котором был вышита волчья голова. Отсалютовав казакам обнаженной шашкой, Шкуро долго рассказывал о том, как во время Гражданской войны со своими «волчьими» сотнями сеял панику в тылах красных.

Воодушевленный этими рассказами, 4-й полк во время первого же рейда спалил дотла деревню, где партизаны оказали сопротивление. Разгневанный Паннвиц в окружении конвойной сотни помчался к кубанцам. За ним – полсотни конвоя в черкессках, с развевающимися за спиной башлыками, с шашками. Приказал собрать все сотни и дивизионы. Подполковник Вольф построил полк. Щеголяя молодцеватой посадкой, генерал фон Паннвиц появился перед казаками на злой донской кобыле, в папахе и кавказской черкеске.

Сердито крикнул с коня:

– Казаки! – но кубанцы смотрели на батьку Паннвица такими влюбленными глазами, что генерал смутился. Рыжая кобыла, ощерив желтые зубы, гоняла во рту железо. – Мне стало известно, что вы ведете себя как варвары. – Паннвиц махнул рукой. Его лицо раскраснелось от крика. – Вы военнослужащие германской армии, – опять закричал он, – а не какая-нибудь банда… – Он грозно оглядел казаков. – Кто разрешил вам бесчинствовать?

Кубанцы, глядя на Паннвица чистыми невинными глазами, дружно ответили:

– Батька Шкуро! А мы его волки!

Трудно было на это что-либо возразить, ведь Паннвиц сам привез генерала Шкуро в корпус. Но он все же пообещал задать перцу всем, начиная с Вольфа и кончая последним приказным.

После построения полковник Вольф сказал:

– Это же казаки, господин генерал. Им сам генерал Шкуро привил правило – соблюдать лояльность к гражданскому населению в случае отсутствия сопротивления и тотальный грабеж в случае, если прозвучит хотя бы один выстрел. Тут мы, наверное, бессильны что-либо изменить.