Обреченность

До поры до времени Берлин не обращал на это никакого внимания. Во время переговоров с Гитлером хорватский премьер-министр Мандич пожаловался на бесчинства казаков и попросил вывести дивизию из страны. Однако военная ситуация не позволила это сделать, и на переговорах было решено, что дивизия пока должна остаться в Хорватии при условии, что германское командование наведет дисциплину в казачьем корпусе. Фон Паннвиц приказал своим офицерам покончить с мародерством. Заставить же казаков расстаться с добычей зачастую удавалось только пустив в ход плеть. Но генерал фон Паннвиц все же навел порядок. Особо распоясавшихся мародеров казаки судили своим судом. Наказание было простым, но эффективным – плетюганы.

Щербаков напрягся, желваки заходили под кожей.

– Где?! – глухо спросил он.

– В семи верстах отсюда.

– Коня мне! Живо!

Весь путь до сербского села казаки проскакали наметом. С лошадиных боков падали в пыль мыльные клочья пены. Лошадей отановили, только увидев казаков своей сотни. Щербаков спешился, вытер заскорузлой ладонью пену с конской шеи.

Село словно вымерло. Закрылись ворота и ставни. Над домами и садами повисла тревожная тишина, лишь где-то из-под сарая захлебывалась лаем чья-то собака.

Еще тлели кизяки в печах-тандырах.

Один из казаков был убит, несколько – ранено.

В домах, где жили родственники партизан, все было перевернуто вверх дном. Казаки уже отыскали ямы с зерном, насыпали его в мешки, вязали вьючками сено, тащили муку, козьи бурдюки с коровьим маслом, пили тут же молоко. Несколько домов горело. Село было окутано жирным черным дымом.

Щербаков завертел головой, будто разыскивая кого-то, увидел казака, тащившего на плечах два седла. Догнал его, отобрал седла, отбросил их к забору. Казака перетянул плетью. Наливаясь гневом, забежал в первый же дом, где у забора стояли привязанные кони. У порога лежал мертвый серб в штатской одежде, со старой винтовкой. По дому летал пух. Перины и подушки были изрублены шашками. В соседней комнате орудовали казаки. Двое грузили одежду хозяев в необъятные чувалы.

Щербаков ощерился, громко закричал:

– Сто-оооой!

Но ему никто не подчинился, напротив, обступили со всех сторон. Оскалились как волки, ожидая, когда вырвется неосторожное слово и сорвет планку, за которой уже нет дороги назад. Только смерть.

– Ну чего ты?.. Чего? – ласково спрашивал Григорьев, заходя со спины. Из-под распахнутого на груди мундира выглядывал Сталин. У Григорьева блестели зубы и хищно дрожали ноздри.

И тогда сотенный вскинул пистолет.

Хлопок. Пуля ушла в потолок, посыпалась штукатурка. Ствол направлен в лицо тому, кто ближе.

– Сукины дети!

Опомнившиеся казаки прижались спинами к стене.

– Не убивайте, господин есаул! Христом Богом… Бес попутал.

Щербаков исхлестал их нагайкой. Приказал опорожнить баулы. Лично проверил исполнение приказа. Внезапно увидел, как рослая лошадь, помахивая хвостом, тянет голову вперед, прямо в открытое окно.

Невысокий, ростом с подростка казак, ловкий как хорь, сидя в седле, вытянул из окна баул с вещами, перекинул его через седло.

– Стой! – крикнул сотенный.

На мгновение безусое лицо казака стало растерянным, но тут же он пригнулся к луке седла и ударил коня каблуками сапог.

– Стой, байстрюк!

Конь взвился и через мгновение бешеным наметом скрылся в ближайшем проулке.

Щербаков, опомнившись, покрыл казаков самой отборной бранью:

– Сукины дети вы, а не казаки! Вам не воевать, а бабам юбки нюхать! Вот это был казак! Как его фамилия?

– Ганжа, – кто-то ответил.

Щербаков сунул пистолет в кобуру. Вдел ногу в стремя. Конь, приседая на задние ноги, заходил под ним мелким бесом.

– Весь дуван сдать в обоз. Командира взвода через час ко мне. – Еще раз повторил: – Сукины дети! – Плюнув, огрел коня нагайкой и исчез в облаке пыли.

* * *

Утро выдалось ясное, но морозное. Ночью выпал снег, ветки деревьев обросли белой щетиной инея, искрившегося под солнечными лучами. Заячий след петлял в саду между деревьями.

У штаба полка была толкотня. То и дело к нему подлетали верховые, соскакивали с седел и, торопливо привязав коней, бежали в дом.

Мальчик лет десяти кормил лошадь клочком сена. Мальчику было холодно, но он не уходил.

Кононов собрал офицеров. Объявил:

– Советские войска уже в Югославии. Вчера вышли на северный берег Дравы. Чует мое сердце, скоро придется нам схлестнуться.

Пока стояло короткое затишье, фон Паннвиц подтянул дополнительные силы. Из дополнительно приданных корпусу разрозненных казачьих дивизионов спешно формировали третью бригаду.

В декабре 1944 года 133-я советская стрелковая дивизия форсировала Драву и захватила населенные пункты Градац и Питомачу. На тот участок, где закрепился 703-й советский стрелковый полк, подтянули 3-й Кубанский, 5-й Донской и 6-й Терский полки, а также несколько хорватских частей.