Обреченные пылать

Спустя несколько часов я снова очнулась с трубкой во рту. Меня снова заткнули. Глаза безумно болели от скопившихся в них слёз, но я нашла в себе силы перевести взгляд на человека, сидящего справа от меня. Это был Руперт, парень Пени. Мы были мало знакомы, но до сих пор не прошло и дня, чтобы он не оказался у моей койки. А Энтони, мой старший брат, ко мне не приходил. Почему он ко мне не приходил?.. Я была уверена, что с ним всё в порядке, что его не было в машине, что на него не снизошла снежная лавина или он не утонул в извергающемся вулкане… Так почему он не приходил? Даже прабабушка, с её полохослушающимися ногами, трижды приходила ко мне. Где Энтони?!

– Таша, тише… Тише… – прошептал Руперт, покосившись на дверь. – Если у тебя ускорится пульс, сюда придёт медсестра и введёт тебе новую дозу снотворного… Тише…

Я вцепилась взглядом в карие, с золотистыми крапинками глаза Руперта, которого отец до сих пор называл “быком в посудной лавке” из-за его огромных бицепсов и общих габаритов. Мне не хотелось, чтобы мне вводили снотворное, поэтому я попыталась прислушаться к МакГрату.

– Вдох… Вы-ы-ыдох… Вдох… Вы-ы-ыдох… – наставлял меня он, и я всячески пыталась следовать его наставлениям, но всё равно мои вдохи и выдохи, какими бы глубокими они ни были, получались какими-то рваными и даже надрывными. – Ты хочешь узнать, что произошло в той аварии? – услышав его вопрос, я очень крепко зажмурилась, чтобы дать ему понять, что безумного этого желаю, и из-под моих горящих от огненной боли век сразу же выкатилось две градины слёз. – Я всё расскажу тебе, только для начала давай попытаемся не привлекать внимания медсестёр, хорошо? – попросил он, после чего я вдруг немного успокоилась.

Около получаса мы занимались дыхательной гимнастикой, пока мой пульс не выровнялся и я не издала едва ощутимый стон, давая понять, что я, наконец, готова слушать.

Настенные часы показывали два часа ночи, отчего я ещё больше прониклась к Руперту, не обязанного в столь позднее время находиться у моей койки, в попытках помочь мне избежать очередного введения снотворного, и желающего облегчить мои муки неведения.

…Я знала, что попала в аварию. Обычно на этом рассказ моих близких о том, что именно со мной произошло, обрывался, но Руперт не стал останавливаться. Он был единственным, кто тогда не стал мучать меня молчанием – всю оставшуюся мне жизнь я буду благодарна ему за это.

Нашу машину протаранил на красный свет мусоровоз. Им управлял рецидивист, не сумевший выжить после столкновения…

Сорокалетний мужчина, ограбив ювелирный салон и ранив трёх его сотрудников, угнал мусоровоз, после чего, спустя каких-то пять минут проигнорировав красный свет светофора, на полной скорости выехал на перекрёсток, который в этот момент пересекали две машины. Две женщины из первой машины не пострадали, так как мусоровоз протаранил лишь заднюю часть их автомобиля, в которой, к счастью, никого не находилось. Вторую же машину он едва не пробил насквозь. Больше всего пострадала её передняя часть, после столкновения впечатавшаяся в кирпичную стену близстоящего здания нотариальной конторы. Те, кто находился на передних сиденьях, умерли… Мама и Джереми умерли… Мама мгновенно, а Джереми по пути в больницу…

Сказав это, Руперт затих, давая мне время, чтобы отдышаться от услышанного, но не позволив захлебнуться в слезах. Он пообещал продолжить мне рассказывать, но только при условии, что я ещё раз соберусь и приду в готовность выслушивать его дальше. Он ещё ничего не рассказал мне о последствиях аварии для меня, но, главное, ничего не сказал мне о Хьюи. “С нами был Хьюи!” – кричало моё подсознание, и именно этот крик, и желание узнать о том, что произошло с ещё одним моим братиком, в итоге заставили меня быстро взять себя в руки. На сей раз мне пришлось приходить в норму больше получаса. Я делала глубокие вдохи и ещё более глубокие выдохи, моё тело раскалывалось на сотни частичек то ли от фантомной, то ли от вполне реальной боли, из глаз градом сыпались слёзы, но я продолжала исправно вдыхать и выдыхать, пока наконец осознание того, что мамы и Джереми больше нет, не придушило меня своей тяжестью, и мой пульс сам по себе не стал выравнивать ритм.

Сама не понимая, как смогла утихомирить своё воспалённое сознание, я издала едва уловимый стон, призывая Руперта к продолжению. Часы показывали начало четвёртого. Руперт продолжил. Он говорил очень тихо, наверное для того заставляя меня прислушиваться к каждому его слову, чтобы я замедлила своё дыхание и вновь не сорвала и без того дрожащий ритм своего сердцебиения.