Обреченные пылать

Удачно подгадав момент и убедившись в том, что этот конюх всё ещё наблюдает за ней, я с лёгкостью смог похитить её буквально у него из-под носа и не смог удержаться, чтобы не встретиться с испанцем взглядом в момент, когда Таша окончательно оказалась в одном седле со мной. По сути, всё это представление было поставлено мной специально для одного зрителя.

Встретившись с конюхом взглядом, я остался доволен его злостью и только после этого сфокусировал всё своё внимание на своей рассерженной жертве. Естественно Таша была не в восторге – её раздражала одна только мысль о том, что ей могут управлять, не то что успешно продемонстрированное ей наглядное доказательство возможности подобного! Её негодование вызывало у меня ощущение полноценной победы и искренний смех. Не удивительно, что я не смог удержаться и не пошутить о волнующем Ташу роге седла, упирающегося в её поясницу, после чего я вообще перестал контролировать своё удовольствие от происходящего.

Управлять Ташей оказалось гораздо проще, чем я предполагал. Достаточно было продемонстрировать ей, что я держу всё под контролем, после чего она относительно быстро осознала, что ей не осталось ничего, кроме как довериться мне.

Что стресс для неё – то власть для меня. Это я понял после того, как она впервые за всё наше знакомство начала просить меня, напрочь забыв о своей самоуверенности, холодном тоне и требовательных нотках в голосе. Как только Таша перестала приказывать и начала именно просить спустить её на землю, она неосознанно обеими своими ногами ступила на безвозвратную тропу своего проигрыша. После подобного он уже был неминуем.

Спустив Ташу с Дакара, я не отступил, пока не заставил её сорваться на смех. Кажется, у неё даже выступили слёзы, но я не обращал на это внимания. Стоя перед ней возле дикой груши, я наслаждался этой девушкой, её звонкому, переливающемуся через края смеху, красивыми ямочками на миловидных щеках, щурящимися зелёными глазами… А потом решил оборвать это, опасаясь захлебнуться в девичьей красоте. Сказал ей, что обратный путь, длинной в три мили, возможен только на коне, так как я не хочу вернуться домой с закатом. Услышав это, Таша снова сдвинула свои красивые брови, вернув на лицо привычную ей холодную маску.

Она уже во второй раз не смогла не подчиниться мне, чем сделала очередной неосознанный шаг к черте финиша своего поражения в игре, о которой всё еще не подозревала.

Однако на следующий день, всё изменилось.

– Я бы предпочла больше не ужинать с вами, – сверля меня самоуверенным взглядом, с наигранной холодностью, произнесла Таша.

– Почему? – прищурившись, решил поинтересоваться я, хотя знал правильный ответ.

– Я просто не хочу.

Правильный ответ: “Теперь я знаю”. Если Таша всё ещё не понимала, тогда уже наверняка предчувствовала, к чему идёт дело. Ей оставалось только увидеть, что она уже не сможет выиграть эту партию.

Я спокойно реагировал на её дальнейшие отказы во всём, в чём она хотела мне отказать, чем успешно притуплял её беспокойство, обострившееся после инцидента в конюшне и последовавшего за ним ужина. В тот день девушка просто вернулась к себе домой, сопоставила все факты, переспала с этой проблемой, убедилась в том, что её беспокойство небеспочвенно, напряглась, но после снова не заметила, как в очередной раз попала под моё влияние. Какая неаккуратная…

От надрывного смеха щёки Таши начинали красиво розоветь, отчего я просто не мог остановиться: всякий раз, когда она начинала “остывать”, я напоминал ей о том, как хилый Отелло душил никудышную Дездемону или как он метался по сцене в припадке безумства, – и Таша вновь заходилась смехом. Я не хотел, чтобы она останавливалась. Хотел, чтобы завалилась на бок и не смогла встать от смеха, и мне бы пришлось поднимать её и тащить на руках до машины. Но она не предоставила мне подобного удовольствия – до машины дошла на своих двух, хотя и покачивалась из стороны в сторону.

Двадцать четвёртое июня – день, когда я впервые увидел Ташу грустной, но, почувствовав укол в области сердца, не осознал, что одной ногой ступил на хрупкую тропу своего личного проигрыша. Я был уверен в том, что она плакала этим утром, но не хотел об этом думать. Вернее, я не хотел ощущать то, что царапало поверхность моей души в момент, когда я думал о причине, которая могла бы заставить всегда холодную Ташу Палмер пролить хотя бы каплю её слёз. Таша не была из тех, кто мог прослезиться из-за брошенного котёнка или банального предменструального синдрома, и это напрягло меня ещё больше. А ещё Таша не была из тех, кто способен поделиться причиной своего расстройства. Да она скорее перережет себе вены, чем добровольно признается в причине своих слёз. Не знаю откуда, но я наверняка знал об этом.

– Я ведь говорю, что тебе лучше остаться сегодня здесь, – начал настаивать я, наблюдая за тем, как Таша, проснувшись после просмотра “Властелина колец”, заспешила к себе домой.