Обреченные пылать

…В итоге я получил свою сладостную победу над Ташей. А с победой приходит власть. Эту власть я не собирался ни отпускать, ни тем более передавать её никому другому. Поэтому, когда она отказалась вступать со мной в отношения, я мысленно рассмеялся во весь голос. Я уже знал, что подмял её под себя, пока она об этом только догадывалась. Вся такая сильная, холодная и гордая, она не могла принять очевидного факта – наши руки ещё не раз потянутся друг к другу, чтобы раздеть, и мы ещё не раз упадём голыми на одну постель. Сам признанный ею факт того, что ей понравился секс со мной, поставил на её репутации неприступной для меня недотроги ярко-алую печать с кричащей надписью “МОЯ”. Осталось только расписаться в акте приёма-передачи и спрятать ценный документ в сейфе, а ещё лучше – в бомбоубежище. И всё же Таша продолжала проявлять свой характер, в итоге неделю продержав оборону, прежде чем я смог закрепить печать своей подписью, повторно затащив её в постель. Повтор был неизбежен, поэтому мне было даже приятно наблюдать за тем, как она сопротивляется своей личной обречённости. Договорённость о “сексе без отношений” меня мало волновала, зато я был доволен договорённостью о том, что Таша не будет отдаваться никому кроме меня. Ненавижу, когда на мою территорию пристально смотрят, не то что посягают. Однажды ставшее моим должно навсегда моим же и остаться. Таша об этом ещё не знала, позволяя мне затаскивать её в постель всякий раз, когда я этого хотел, наивно полагая, что сможет отказаться от происходящего в любой момент. Во всяком случае, будет лучше, чтобы она продолжала думать в подобном русле как можно дольше. Зачем ей бояться последствий, которых уже не избежать?

О последствиях я отдалённо намекнул ей лишь однажды, случайно наткнувшись в её телефоне на сообщение от Дункана Наварро. Она всё ещё была уверена в том, что контроль над происходящим находится в её руках, и я не хотел в ближайшее время разрушать её воздушные замки. Я лишь слегка придавил её, немного сбив с неё спесь, однако всё ещё не желал открывать ей глаза на правду. Ещё слишком рано – пусть ещё погуляет на уже потерянной для неё свободе…

После того, как Таша ушла тем утром, я всё взвесил и пришёл к выводу о том, что мне пора узнать о ней немногим больше. Во всяком случае больше чем то, что она, оставаясь по жизни непробиваемой холодной льдиной, умопомрачительно стонет во время оргазмов.

И всё равно мне всё ещё не хотелось щёлкать пальцами, чтобы в течении пары часов получить в свои руки всю информацию о её личной жизни. Я знал, что рано или поздно сделаю Ташу целиком своей, поэтому решил не торопить события и попытаться разузнать всё более гладкими путями, чтобы потом не быть обвинённым в тоталитаризме уже признавшей своё порожение, своей девушкой. Лишние разногласия в нашем совместном будущем меня не прельщали – только их решение посредством дикого секса.

По пути в Лондон я начал непринуждённый диалог с Кристофером, в процессе которого затронул Ташу.

– Ты говорил, что давно с ней знаком? – находясь на заднем сиденье и делая вид, будто всё ещё занят просмотром документов через установленный на моих коленях лэптоп, поинтересовался я.

– Мы познакомились десять лет назад. Мне тогда было девятнадцать, а ей тринадцать… Она ещё тогда была подстрижена под мальчика с густой, уложенной набок чёлкой, – усмехнулся Крис.

– Выходит, у неё есть брат? – продолжил расспрос я, но Кристофер вдруг замолчал, явно заподозрив неладное. Мне же было наплевать на то, уличат ли меня в излишнем любопытстве по отношению к своей работнице, так как пользоваться частным сыщиком я всё ещё не намеревался, поэтому я решил настоять. – Ты когда-то говорил, что вас познакомил её старший брат.

– Да… Джереми.

– Его зовут Джереми? Кто он и чем занимается?

– Что? – Кристофер явно начал страдать тугоухостью.

– Бизнес, медицина, микробиология? – посмотрел в зеркало заднего вида я, и мы встретились взглядами.

Кристофер не хотел отвечать. Это было так же очевидно, как и то, что, не смотря на его нежелание, я получу ответ на свой вопрос.

– Он умер, – наконец выдавил Крис. – Погиб в автокатастрофе вместе с матерью.

От услышанного к моему горлу подступил ком. Однако я скрыл это, совершенно невозмутимым тоном уточнив:

– Давно?

– Десять лет назад. В тот же год, в который он познакомил меня с Ташей. С тех пор я с ней не общался, пока мы случайно не пересеклись в фейсбуке.

– Понятно, – я вернулся взглядом в монитор своего лэптопа, тем самым закончив этот сложный разговор.

…У Таши на сердце внезапно обнаружился хотя и заросший, но глубокий шрам. Об этом шраме мне стоило знать. Этот шрам необходимо было учитывать и нельзя – недооценивать.

Десять лет – достаточный срок, чтобы рана перестала кровоточить. Мне хватило трёх лет, чтобы перестать оплакивать гибель отца и Пенелопы, и смириться с тем, что кроме Ирмы у меня больше никого не осталось. Конечно в подобных случаях всё индивидуально, но десять лет – это целая жизнь. Таша не могла всё ещё страдать от этой боли. Она не могла вычеркнуть из себя целую жизнь.