Обреченный царевич

Свои стопы верховный жрец направил к храму Амона-Ра.

35

Некрасивый и невеселый человек в мундире гиксосского офицера прогуливался по роскошному саду вокруг большого прохладного бассейна, без интереса следя за ленивыми перемещениями больших рыбин в глубине воды. Начальник фиванского гарнизона Шахкей был из тех редких служак, кто, не пройдя через аристократические школы Авариса, проведя всю жизнь в походах и строгой гарнизонной службе, все же сумел возвыситься до уровня, уготованного только «друзьям царя». Широкое, коричневое, изъеденное оспой лицо с вечно прищуренными умными глазами, квадратный торс, кривые волосатые ноги – настоящий солдат из племени азиатских кочевников. Ему доверили командование в Фивах еще и потому, что никто из природных «друзей царя» не вожделел этой службы.

За те годы, что Шахкей нес службу здесь на краю царства, он изучил этот жаркий, богатый и лукавый край и еще каких-нибудь три года назад мог пребывать в спокойствии, зная доподлинно, что творится в гареме Камоса, в казарме у Яхмоса, и догадываясь, сколько примерно золота каждый урожай откладывает в хранилища Аменемхета. Он не одобрил переворот, в результате которого братья пришли к власти с помощью шумных и пугающих храмовых фокусов верховного жреца, несмотря на то что благодаря этому перевороту он из вечных заместителей начальника гарнизона сделался его хозяином. Он честно известил царскую канцелярию о своих сомнениях, но дело в том, что вместе со списком подозрений он вынужден был отправить в столицу в полтора раза больше золота, чем это бывало в прежние годы. Об этом позаботился Аменемхет, и Аварис промолчал. Первые годы правления братьев немного успокоили радивого воеводу, но вскоре червь сомнения вновь зашевелился в его сердце. Началось все с болезни старшего из братьев, очень необычной. Она длилась месяц за месяцем, не убивала, но и не отпускала Камоса. Усиливалась, когда следовало принимать какие-то важные решения, из-за чего становилось непонятным, кто же решение принял, человек или болезнь. Второй брат вел себя хотя и по-другому, но тоже странно. В городе он почти не жил, убивая время и львов на своих бесконечных охотах и напоминая скорее не разнеженного, развращенного египетского аристократа, но вождя степного грабительского племени, которому пустыня, населенная тарантулами, милее дворца с садом, бассейном и кухнями.

С огромным нетерпением ждал он возвращения верховного жреца из его непонятной новогодней поездки (можно ли бросать свою паству в такой момент!) и как только услыхал, что ладья Амона пристала к берегу, послал людей сообщить, что желал бы говорить с верховным жрецом.

Поведение Аменемхета начало бесить начальника гарнизона с самого момента прибытия. Он – после такого отсутствия – направился не в храм, но на строительство своей помпезной гробницы, где провел половину дня. Раздражение начальника гарнизона превратилось просто в ярость, когда ему сообщили, что разговор Аменемхета с ним откладывается, потому что верховный жрец якобы должен по возвращении провести большое благодарственное, по случаю удачного возвращения из дальнего похода, богослужение. Ничем не может заниматься верховный жрец, пока не припадет к стопам своего божества. В этом объяснении бывалый азиат увидел наглую отговорку. Если верховный жрец так уж богобоязнен и привержен соблюдению своих храмовых ритуалов, то почему же он отставил их на полдня? Чтобы полюбоваться, как идет работа, которая идет уже десять лет?!

Шахкей решил отложить вспышку своего гнева, дабы произвести ее не перед ничтожными служителями, высланными для извещения, но перед лицом самого поддельного святоши.

– Когда же верховный жрец освободится от отправления своих возвышенных обязанностей?

– Только завтра утром.

И вот утро наступило. Шагая вокруг бассейна, Шахкей следил за рыбами и был почти спокоен. Неизбежность разговора скрашивала ожидание его. Богослужение еще шло. Басовитое гимнопение выползало из-под громадного тела храмины, и казалось, что чудовищная постройка плавает в густом голосовом растворе. Чем-то эта подземная могучая молитва напоминала начальнику гарнизона всю картину нынешней жизни порученного его наблюдениям края.

Надо сказать, что азиат был прав, подозревая верховного жреца в притворстве. Многолюдное богослужение шло без его участия, а сам Аменемхет находился в этот момент в самом центре круговерти сугубо мирских дел.

В специальной зале была собрана целая свора писцов, и им Аменемхет продиктовал послание, обращенное к верховным жрецам всех фиванских храмов. Всем им предлагалось неотлагательно собраться для важнейшего и тайного разговора. Через самое малое время упакованные в глиняные тубусы папирусы Аменемхета с максимально возможной скоростью разлетались во все стороны от храмовых стен.