Обрести надежду

«Соловьи» — самая старая из четырех таверн на Черепашьем острове — были открыты еще в 1870-е годы. Основатель заведения Бенджамин Найтингейл — Соловей — погиб в 1884 году во время крушения китобойного судна, но его семья продолжала держать таверну, пока пять лет назад праправнук Бенджамина Тодд Найтингейл, чья душа совсем не лежала к подобного рода занятию, не продал ее, чтобы переехать в Майами-Бич и освоить новое дело — массаж тела. Новым владельцем бара стал Хоган Вандервоорт, получивший прозвище «Капитан» за привычку носить черную шкиперскую фуражку. Первое, что сделал Капитан, став хозяином заведения, — он сменил вывеску с «Найтингейл'с» на «Соловьи» — новое название казалось ему более поэтичным. В семье Джоанны, где все работали в медицине, над этим названием подсмеивались, сама же она гадала, не был ли старик Бен Найтингейл родом из Флоренции.

Джоанна припарковала мотоцикл под светящейся рекламной вывеской «Гиннесса» и вошла внутрь. В таверне было безлюдно, поэтому она села за барную стойку и заказала себе пинту «Гиннесса» и коронное блюдо Капитана, красу и гордость Новой Англии — солянку из свинины и моллюсков с хрустящими ирландскими пшеничными пышками. Уж что-что, а готовить Капитан умел. Статный, мускулистый, загорелый, крепкий мужик с холодными серыми глазами и седенькими маньчжурскими усиками, он носил распущенные волосы до плеч и имел множество татуировок, по которым Джоанна пыталась прочесть историю его жизни. На одном бицепсе у него красовался бульдог с ножом в пасти (может, какой-то барбос из детства?), а на другом — красное сердце, и прямо по нему написано «Сьюзан» (бывшая жена? покойная жена?). На левом предплечье нарисована рука с указательным пальцем в виде крюка, а на правой — зеленый змей, извивающийся от локтя до запястья. Вид у Капитана был неприступный — попробуй спроси, что это означает, — вот Джоанна и не спрашивала. Неприступный вид Капитана, похоже, был связан с его морским прошлым, с его путешествиями по океанам, чье безмолвие он будто вобрал в себя. Это морское прошлое сказалось и в дизайне интерьера таверны — на стенах висели сети, китовый ус, на дубовых столах стояли старинные лампы. Стилизованный под старину музыкальный автомат играл блюз и джаз, кантри и вестерн и целую подборку итальянских и ирландских матросских песен.

Потягивая пиво, Джоанна, как всегда, думала о Донни. Когда она последний раз виделась с ним две недели назад, он прозрачно намекнул, чтобы она немножко сбросила вес. Да, именно этого потребовал Донни, поклонявшийся ее телу как святыне, возливавший на его алтарь мед и масла, воскуривавший перед ним благовония, а потом оставлявший на нем отпечатки своих зубов. Тот же Донни, который называл ее «соблазнительной женщиной». Но со временем его вкусы стали склоняться в сторону тех телок, что целыми днями ошивались в его крутом манхэттенском салоне, — к этим тощим пигалицам, топ-моделям и актрисулькам на высоченных каблучищах, в солнечных очках и с тысячедолларовыми сумочками от прославленных дизайнеров. Тот самый Донни, этот не знающий возраста вечный панк-рокер с черной всклокоченной шевелюрой, в брючках в обтяжку и в вечно болтающихся на тощем брюхе футболках. Хоть раз она назвала его костлявым или несексуальным? Хоть раз попросила его поправиться на несколько фунтов? Нет, не попросила. Ни разу.

Слава Богу, остались еще мужики на земле, способные оценить красоту настоящей женщины. Вот, например, парни из техперсонала у нее на работе. «Привет, роскошная ты наша! Ох, Мамачита, ну не могу на тебя спокойно смотреть, прямо сердце выскакивает!» А Фред Хирш? Фред Хирш, который сказал ей как-то, что она похожа на Софи Лорен в молодости. Правда, замечание это больше говорило о возрасте самого Фреда, нежели о внешности Джоанны, поскольку с Софи Лорен ее роднили только сиськи да итальянское происхождение, но все равно комплимент она взяла на заметку. И самое забавное, что в отношении сексуальной энергетики отделение интенсивной терапии сто очков вперед давало модному салону Донни. В больнице и врачи, и медсестры, и интерны, и техперсонал, и даже пациенты флиртовали вовсю. Врачи хлопали сестер по попкам, сестры в ответ щипали врачей. Заигрывали все поголовно, кроме пожилых солидных медсестер вроде Кэти, которая считала подобные легкомысленные шашни позорным пятном на медицинской профессии. Но эти сестры оставались бессильны перед силой природного зова. Людям, которые ежедневно видели чужие мучения и смерть, было необходимо как-то снимать напряжение.

Джоанна рассталась с Донни после того, как обнаружила, что он ей изменяет. Донни, конечно, все отрицал, и где-то в потаенном уголке души Джоанна даже верила ему. Или хотела верить. В общем, они остались друзьями, и она ходила к Донни стричься — как, например, две недели назад. Тогда она познакомила его со «Сьюзи», припарковав мотоцикл на тротуаре перед салоном.

— Не, ну милашка, — сказал Донни, обходя его и оценивающе кивая. — Ты только смотри теперь поосторожнее. Эти штуки знаешь какие опасные?