Обретешь в бою

Купались, загорали. А потом… Гребенщиков достал из багажника небольшой этюдник и стал рисовать Аллу в позе Алёнушки на прибрежном камне. Для Аллы это было неожиданное и приятное открытие. Она преклонялась перед людьми, наделенными хоть небольшим талантом, а Гребенщиков был далеко не заурядным рисовальщиком.

Вечером, когда они расставались, Гребенщиков попросил никому не говорить о своем, как он выразился, хобби, и она торжественно пообещала сохранить их первую общую тайну.

За этой поездкой последовали другие.

Алле все больше и больше нравился Гребенщиков. Всегда корректный, всегда предупредительный и заботливый, ни одного плоского словца, ни одного нескромного жеста. Единственное, что он себе позволял, — это поцеловать руку при прощании.

Их совместные поездки недолго оставались тайной. То их встречали в пути, то кто-нибудь видел, как Алла садилась в машину или выходила из нее. А однажды, когда она сидела на кургане и следила, как Гребенщиков рисует загадочное лицо каменной скифской бабы, подъехал грузовик с брезентовым верхом и из него выпрыгнуло человек пятнадцать охотников. Они решили смутить Гребенщикова. Подражая дикой орде, издали какой-то боевой клич и кинулись с разных сторон на штурм кургана.

Гребенщиков не на шутку разозлился, мгновенно закрыл какой-то тряпицей холст и, не сказав ни слова, так посмотрел своими маленькими буравящими глазами на непрошеных гостей, что они мигом рассеялись.

Это нашествие бесследно не прошло. Если до сих пор о них судачили только знакомые, то теперь они стали притчей во языцех всего города.

Сначала пересуды тревожили только родителей Аллы, но в конце концов надоели и ей. У нее создалось ложное положение. Все считали ее любовницей Гребенщикова, хотя их отношения оставались такими же, как в первые дни знакомства. Алле было совершенно непонятно, чем все это кончится. Так не могло продолжаться бесконечно. Затеять разговор первой? Ни за что. Продолжать играть в молчанку по-прежнему? Сколько можно? Оборвать отношения? Она холодела от этой мысли. Скажут, поиграл и бросил.

…Этот вечер Алла запомнила с мельчайшими подробностями. Он попросил обязательно дождаться его у входа в парк. Она пришла вовремя. Как назло, моросил дождик, скупой, меленький, но какой-то всепролазный. Спрятаться было некуда, уйти неудобно, а Гребенщиков опаздывал.

Прошло десять минут, двадцать, полчаса. «Еще пять минут подожду и уйду», — дала себе обет Алла. Подождала — и не ушла. Не ушла и через час. Удерживало какое-то странное предчувствие: уйдет — и ниточка оборвется. «Ну и пусть рвется, если так легко может порваться». Она круто повернулась, и вдруг за ее спиной скрипнули тормоза. Гребенщиков выскочил на тротуар, чего никогда не делал раньше, растерянно укрыл ее плащом, будто это могло облегчить ее участь, и потащил в машину.

— Прости и спасибо, что дождалась… Я очень тревожился…

У них так повелось: она называла его на «вы», он её — на «ты».

— Только ехать нам некуда сегодня. Туман, — сдавленным голосом сказала Алла.

— Мы сегодня ужинаем у меня дома, — как-то торжественно произнес Гребенщиков. — С тобой очень хочет познакомиться мама.

Алла почувствовала, как загорелось ее лицо, как сильно-сильно застучало сердце. Смешанное чувство радости и подавленности овладело ею. Так просто с матерями не знакомят.

Все в этот вечер было для Аллы неожиданным и приятным. И Валерия Аполлинариевна, величественная и в то же время располагающая к себе, и обстановка квартиры — красное дерево, мореный дуб. И картины. Множество картин. Пейзажи, пейзажи. В уголке каждой две буквы — «Гр» и дата.

«Какой талант», — подумала Алла и спросила Гребенщикова, почему не выставлял свои полотна на выставке областных художников.

— Еще не пришло время, — загадочно ответил он.

От Аллы не укрылось, что мать и сын порой перебрасывались короткими взглядами, но ничего предосудительного в этих взглядах она не уловила.

Гребенщиков пригласил Аллу в свой кабинет. Не без хвастовства показывал книжные полки орехового дерева с множеством встроенных в них разной величины ниш, в которых стояли вазы и бронзовые статуэтки. Деревянные панели облагораживали комнату, делали неповторимой и уютной.

Уселись на диване, перед которым стоял небольшой столик с инкрустацией на крышке. Гребенщиков поднял крышку, и из недр столика появились плоские графинчики с ликерами и наперсточного размера рюмки.

Хозяин умел угощать. Да и Алла сочла неудобным отказываться от таких крохотных рюмочек, чтобы не показаться дремучей провинциалкой. Она пила. И всякий раз это был ликер другого цвета, вкуса и запаха.

И вдруг она услышала точно издалека:

— Алла, прошу тебя стать моей женой.