Обряд

— Да, это будет непросто и многим здесь пойдет против шерсти, но в том, что я предлагаю, единственное наше спасение. Лес — наш хлеб, он не должен просто стоять, он должен работать на нас, он должен лечь к нашим ногам, как легла природа к ногам сильной Советской державы в свое время, как из развалин и обломков была однажды отстроена наша когда-то великая родина. Нам придется работать, тяжело и в поте лица, но разве нас этим испугаешь? Разве работа — это не то, по чему мы так изголодались?

Теперь толпа срывается в аплодисменты, и он уже их не останавливает, а просто перекрикивает, подкрутив колесико громкости на микрофоне.

— И все вместе мы сможем сказать бедности и забвению, этим двум страшным силам, которые разрывают на части этот поселок и лишают нас всех благополучной жизни: изыди, сатана!

Настя скребет по стеклу ногтем, так что Мишаня кривится. Все стекло изрисовано повторяющимися символами — гора и луна над ней. Он вспоминает что-то услышанное недавно, какие-то обрывки фраз. Место за камнем у обрыва, там, где пещера и склад Егеря, называлось раньше у местных Горой мертвых. Из памяти всплывает что-то еще, но все обрывается, прерванное громким пиликаньем телефона.

Чужак вздрагивает, достает из кармана шинели мобильный, заглядывает в экран, сбрасывает, кривится. Телефон тут же звонит еще раз.

— Я сейчас приду, ждите здесь, — произносит он, выходя из машины.

* * *

Они ждут. Над поселком сгущаются сумерки, с опушки леса подступает морозная дымка. На площади заканчивает свою речь второй кандидат. Интересно, смотрит ли мать, думает Мишаня.

— Лес — это ноги, на которых мы стоим. Без леса нам не выйти из небытия и забвения. — Гулкое эхо подхватывает его по-учительски поставленный голос. — Вырубив лес, мы продадим свою душу дьяволу, который тут как тут, среди нас, прячется за своими добрыми намерениями.

В толпе раздается свист.

— Лес — это не рабочие места. Это наши легкие, наше сердце. Наша совесть, в конце концов. То, как относится человек к природе, к беззащитному зверю, говорит о его качествах громче любого лозунга. Я знаю, вы здесь забыли меня, много лет прошло. Но было время, когда вы доверяли мне самое ценное, что есть у вас, — ваших детей. Вспомните те годы, вспомните, скольких мы с вами вернули на путь истинный, скольких отправили в новую жизнь? Время и нам двигаться дальше. Время оставить позади то, что уже не спасти. Время начать заново. Поставив галочку напротив моего имени через неделю, вы отдаете выбор за голос своего собственного разума, а не за эмоции, не за ностальгию по ушедшему, которое всегда кажется лучшим. Вспомните, как было на самом деле десять, двадцать лет назад. Вспомните пыль, гул машин, копоть труб. Смены по двадцать часов и мизерные зарплаты. Этот поселок и этот завод — не наша земля обетованная. Пора двигаться дальше.

Из толпы снова раздается недовольный свист и рокот. Белобрысый кашляет, начинает говорить что-то еще, но сбивается. Микрофон достается кому-то другому, видимо, тамаде. Он начинает прощаться. В этот момент в стекло «лансера» раздается стук. Мишаня почти вздрагивает и поворачивает голову. Слава. Поверх белого пиджака черная охотничья куртка, жиденькие волосы зализаны, на странном его младенческом лице дружелюбная улыбка.

— З-здравствуйте. — Мишаня опускает стекло и высовывает голову наружу. — Тут нельзя парковаться?

Слава хмурится.

— Думаю, молодой человек, вам нечего беспокоиться за стоянку в неположенных местах, без прав-то, — добродушно ухмыляется он, потом пригибается и заглядывает в салон, на заднее сиденье, где дремлет Настя. — А, вот и Анастасия.

— А зачем вам Настя?

Слава стучит рукой по стеклу. Вздрогнув, Настя просыпается и, потирая глаза, глядит на него в окно.

— Я ее до города подброшу вместе с молодым человеком.

Он кивает на УАЗ, который стоит позади «лансера»; дворники медленно слизывают с запотевшего лобового стекла одинокие бестелесные снежинки. Мишаня присматривается: на переднем сиденье угадывается рослая фигура чужака.

— Анастасия, тебя твой Матвей в машине ждет, — произносит Слава, осторожно открывая пассажирскую дверь и протягивая ей руку. — Вы домой едете, все будет хорошо теперь. Он мне рассказал про вашу ситуацию, мы с ним старые друзья, я вам помогу.

— П-правда? Спасибо вам, — с сомнением в голосе отвечает Настя, перевешивая ноги через порог.

Он берет ее ладонь в свою руку в черной перчатке, помогает ей вылезти. Мишаня смотрит на них, потом на чужака и тоже выбирается из машины.

— А чего Матвей сам не вышел к нам?

— Да это я его попросил подождать. Мне поговорить надо с тобой, Михаил.

Слава придвигается на шаг ближе.

— О чем?

— Ты прости, что парни эти так жестоко со зверем обошлись. Я их не просил и не нанимал, я только награду предложил. Я за гуманное обращение. Можно было его застрелить, и все, как дед твой. А не так. Теперь он мне в кошмарах снится, будто это я во всем виноват. Так что ты пойми ситуацию. И матери своей передай, что я к этому отношения не имею, ладно?