Общество и хозяйство в Римской империи. Том I

Ко времени римского завоевания этих земель левый берег Рейна отнюдь не был бесхозным. Он представлял собой часть кельтской страны и имел собственные города, деревни, храмы и т. д.; там шла своя экономическая и социальная жизнь, о которой мы уже говорили. Но произошедшее после Цезаря перераспределение народонаселения, переселение в эту область многих германских племен и непосредственная близость государственной границы стали новыми важными факторами, повлиявшими на экономическое и социальное развитие всей страны. В экономическом отношении эта страна была райскими кущами для капиталистов, — в особенности те области, которые лежали вдоль Мозеля и Мааса. Эти богатые и плодородные земли не могли не стать житницей рейнских армий и главным источником их снабжения вином, одеждой, обувью, строительным лесом, металлами, гончарными изделиями и т. д. С самого начала в эту страну так и хлынули многочисленные эмигранты, главным занятием которых было снабжение войска предметами первой необходимости. Эти люди были не маркитантами, а купцами, занимавшимися оптовой торговлей и перевозками крупных партий товаров. Их главными центрами — не говоря о Лионе, который служил перевалочным пунктом товаров, ввозимых из Южной и Центральной Галлии и Италии, — были на Мозеле Трир, а в районе среднего и нижнего течения Рейна Кельн и Неймаген (Noviomagus

). Самым значительным из них был Трир — старейший римский город на Мозеле. Трир был не только крупным торговым центром; он, как это и должно было случиться, превратился в экономический центр всей области.[277]

Купцы этого города, скопив на поставках для рейнской армии большие богатства, как и следовало ожидать, тут же по соседству начали вкладывать деньги в доходные предприятия; их примеру последовали купцы из Кельна и других прирейнских торговых городов. Нетрудно догадаться, что им пришла в голову мысль заменить ввоз зерна, скота и вина продукцией собственного производства и начать изготовление шерстяных, металлических и кожевенных изделий поближе к месту назначения, вместо того чтобы завозить их издалека водным путем. Самый простой способ осуществить эту идею состоял в том, чтобы на капиталистической основе широко развивать землепашество, скотоводство и виноградарство. Так, левый берег Рейна одновременно с долинами Мозеля и Мааса постепенно стал превращаться в важный центр капиталистического предпринимательства, главным образом в сельскохозяйственной сфере. Цитируя Кюмона, можно сказать, что эта область стала страной non de villes, mais de villas

.[278]

Ее экономическое положение словно в зеркале отражено на рельефах, украшающих великолепные надгробные памятники, которые повсюду воздвигали себе богатые купцы и землевладельцы и которые остались после них в современной Бельгии, Люксембурге и прежде всего в окрестностях Трира. Об изображениях, представленных на рельефах, украшающих эти надгробные колонны, мы уже говорили в связи с развитием крупной торговли в Галлии и на Рейне. Не менее важны эти памятники в качестве иллюстрации быстрого развития сельского хозяйства. Еще одним свидетельством благосостояния всей этой области служат развалины больших элегантных вилл, которые встречаются там повсюду. Большинство из них были роскошными загородными резиденциями городских купцов или обширными сельскохозяйственными и промышленными предприятиями, сочетавшими в себе богатый летний дом и ряд зданий чисто делового, хозяйственного назначения.[279]

Монументальные надгробия и руины вилл много рассказывают нам о социальных условиях этой местности. Рабочие руки для крупных сельскохозяйственных предприятий обеспечивало туземное население: все эти убии, треверы и т. д., населявшие окрестные деревни и хижины около больших вилл. Рельефы Игельской колонны из окрестностей Трира и остатки деревень, обнаруженные вблизи некоторых бельгийских вилл, показывают, что туземное население постепенно утрачивало свою самостоятельность, превращаясь в клиентов, а в некоторых случаях — ив арендаторов у богатых городских купцов. Если рельефы из Неймагена, где есть сцены, в которых некий важный горожанин в обществе прислуживающего ему писца принимает денежные платежи от крестьян, не обязательно должны истолковываться как изображения крупного землевладельца, получающего арендную плату от своих колонов, то уж сцена с Игельской колонны, где крестьяне приносят своему господину плату натурой, настолько сильно напоминает упоминавшиеся выше описания Стация и Марциала, что в этом случае никак невозможно отделаться от впечатления, что крестьяне на этих рельефах не просто клиенты и должники, но, по крайней мере в некоторых случаях, колоны владельца монумента.[280]