Общество иррациональных платьев

Никто из вас не слышал этой истории — ваш милый Богатырь запретил говорить о ней. Вы не видели алого ручейка, что струился за Исааком. Он спускался по каждой лестнице в потоке крови. Его соотечественники бинтовали лица в знак солидарности. Помните ли вы двубортный пиджак с пуговицами из костей бывшего монарха? Он издал указ, согласно которому, женские платья присобирались на бедрах и у горла, этот упырь-консерватор!

Сегодня таких нарядов не носят. Никаких больше несоразмерностей. Что за стыд! Вы, господин мой! Фалды, пристегивающиеся к воротничку, это пошло! Будь моя талия змеиной, как можно предположить, глядя на сей кошмарный корсет, я бы обвился вокруг и задушил вас… и каждого, внимающего моей речи. Я обращаюсь к вам из печальной необходимости, и все же хочу выразить признательность драгоценному князю Аполлоновичу. Однажды он наградил меня, и подарок был заслуженным — высочайшее почтение за величайшую покорность. Несколько лет назад его расплавили и вшили в мой наряд, будто китовый ус.

Одним более веселым вечером я признался обществу, что прихожу в восторг при мысли о триумфе нашего народа над иными мирами. Но ничто не вдохновляло меня сильнее, чем полуночные любования дьявольскими тенями, дикими ордами, укрывшимися от взора дворца и вашей тьмы! Все из любопытства и жажды смятения.

Свет-Аполлонович, вы говорили, что примирились с подлецами, хотя бы ради их молчания и спокойствия. Господин мой, реальность не соответствует вашим словам! Вы запретили мое общество из соображений безопасности, только никакой опасности нет.

Могут сказать, что занятия — мои и моих соотечественников — учат других злу и коварству. Я же, напротив, уверен в себе, драгоценный Аполлонович — теперь, под вашим крылом, сильнее, чем когда-либо.

Время нашего страстотерпца подходит к концу. Милый, злокозненный Богатырь, разве не простерли вы длань свою над курганом из трупов?

Двенадцатая осень минула с той поры, как дражайшие Анна Драконович и Филипп Константива явились в эту страну с мечтой в сердце. Они хотели вплести сиятельные запреты в наряды девиц и юношей, дабы обострить их ум и внимание. Если мне так больно теперь, какой жизнь покажется в конце дня — без покровов? Раем, даже под вашей властью. У меня есть донесения — в этих карманах. В одном говорится, что вы разрубили несчастных пополам и по их рукавам алой пеной бежала легочная кровь. Наряды, в которые они облачились для визита в ваш город, были изысканны и говорили о многом. Раструбы манжет, плиссированная юбка, шинель в пятнах желчи. Вы уже слышали о них, правда? От меня и ни от кого другого.

Ненависть к чужакам стала ныне хорошим тоном, добрые люди! Никто не желает, чтобы его обвинили в симпатии к странному! Я же хочу заявить, что буду рад путешественникам, из каких бы миров они ни явились. Разве нас определяет прошлое, господин Аполлонович? Не противоречит ли это законам вашего государства?

Я придумал эти узоры, тени и петли сам, вдохновляясь искусством умерших. Моя галерея скрыта в утробе города — вашего города — и полна мужчин, женщин и детей, чьи размеры и формы переменились. На их лбах проступают буквы церковных имен, тигриные полосы, чешуйки ящериц и прочие непотребства!

Подумайте о жизни, зарождающейся в море страданий. Станет ли она вечной мукой, Богатырь, или только чередой ужасающих мгновений? Я вскользь касаюсь ваших дел, ибо знаю их слишком хорошо. В государственных кабинетах жизнь презирают и не философствуют. Я нашел пособников зла, и они оделись собственной болью — как должно всем.

Я не стану делить человечество на вас и остальных. Нет никакого евангелия, способного спасти единую душу.

О чем в первую очередь думает модельер, размышляя над новой коллекцией? Помните Тайрела Белого, модиста с восточной стены? Как быстро уловил он ваш образ — наряд с разрезными рукавами и нарывы, спускающиеся по спине. Однажды вы надели то, что придумал я. Только однажды.

Рабочие — люди, создающие красоту руками и сердцем! Я — один из вас и с величайшим уважением слежу за вашей борьбой! Основа жизни — не смирение, не верность разбитой короне. Где ярость, неизбежная в эру распада? Где революция? Почему вы молчите! Почему не восстаете? Неужели человечество жаждет лишь саморазрушения?

Можете считать, что мне, решившемуся на этот фарс, неведом страх, но я охвачен тревогой, какая вам и не снилась. Сначала я хочу укрепить ваши тела, а затем разум и душу.

Помню, как однажды я явился в ваши покои в наряде, который вы сочли «необычайно безвкусным» и «невозможным с научной точки зрения», и все же я стоял перед вами, как и сейчас. Вы узрели сумрачную архитектуру бархатных складок, гибельную лавину шерсти, сбегавшую по спине. Только благодаря мастерству человек может выразить такое безумие, и все же я верю, что на это способен каждый — любой из присутствующих здесь. Милый Богатырь, вы запрещаете соотечественникам творить. Они попраны и подвергнуты жесточайшему наказанию — жизни в покорности и скуке. Это — народ чудовищ. Может быть, завтра все изменится?