Обширней и медлительней империй

Но в то же самое время их никак нельзя было назвать полностью сумасшедшими и невменяемыми. «Запредельный Поиск» старался все-таки подбирать в свои команды людей достаточно образованных, культурных и умеющих вести себя в обществе. Им ведь все же предстояло провести очень много времени в тесноте корабля, и потому требовались люди, способные терпимо, с пониманием отнестись к депрессиям, маниям, фобиям и капризам других, чтобы в коллективе поддерживались близкие к нормальным отношения. По меньшей мере большую часть пути. Осдена, однако, трудно было назвать интеллигентным человеком, он не имел специального образования – так, нахватался без всякой системы знаний в различных областях наук, – а уживаться с другими не только не умел, но, похоже, и не желал учиться. Он попал в экспедицию только потому, что обладал уникальным даром – способностью к сверхэмпатии, или, говоря проще, он был природным биоэмпатическим реципиентом широкого профиля.

Его талант не был избирательным: Осден воспринимал волны эмоциональных вибраций от всего, что вообще способно чувствовать. Он мог разделить и вожделение белой крысы, и боль раздавливаемого таракана, и фототропию мотылька. Вот большое начальство и решило, что в чуждых мирах будет очень удобно иметь под рукой человека, способного воспринять, кто и что здесь чувствует вообще и по отношению к экспедиции в частности. Осдена даже удостоили особого звания – сенсор.

– Что такое эмоция, Осден? – как-то спросила его Томико Хайто, все еще пытаясь завязать с ним дружеские отношения. – Ну, что ты там можешь воспринять своей сверхэмпатией?

– Омерзение, – ответил он в своей обычной раздражающей манере слишком тонким для нормального мужчины голосом. – Психические испражнения представителей животного царства. Я уже по уши провалился в ваше дерьмо.

– Я только попыталась, – как можно спокойнее заметила она, – что-то узнать о тебе. Ну, какие-нибудь факты…

– Какие факты? Ты пыталась залезть в меня. Чуток побаиваясь, чуток любопытствуя, а в остальном – с преогромным отвращением. Навроде того, как распотрошить дохлого пса, чтоб понаблюдать, как в нем копошатся глисты. Так вот, заруби себе на носу, что мне это непотребно. Я желаю быть один! – Его кожа пошла красно-фиолетовыми пятнами, а голос взлетел до визга. – Катайся в своем дерьме одна, ты, желтая ведьма!

– Да успокойся же, – сказала она, еле сдерживаясь, и почти сбежала в свою каюту.

Да, он, конечно же, был прав, описав мотивы ее поведения с такой точностью; да, ее вопросы были только преамбулой к дальнейшему разговору, слабой попыткой заставить его заинтересоваться. Ну и что в этом плохого? Разве подобная попытка является актом неуважения к кому бы то ни было? Правда, в тот момент, когда она задавала их, в ней действительно было маловато искреннего интереса; она скорее жалела его: бедный, озлобленный, высокомерный ублюдок, мистер Освежеванный, как прозвала его Оллероо… Интересно, какого же отношения он к себе ждет, продолжая вести себя подобным образом? Любви, что ли?

– Я думаю, он просто не в состоянии перенести, когда кто-то его жалеет, – предположила Оллероо, не отрывая глаз от полировки ногтей.

– Но он же тогда не способен ни с кем установить нормальные человеческие отношения. Все, чего добился доктор Хаммергельд, – так это развернул его аутизм внутрь его…

– Бедный мудак, – вздохнула Оллероо. – Томико, а ты не будешь против, если Харфекс забежит сегодня вечером на пару минут?

– А ты что, не можешь пойти к нему в каюту? Мне уже обрыдло торчать в кают-компании, любуясь этой ошкуренной горькой редькой.

– Вот. Ты же ненавидишь его. То есть я хочу напомнить, что он это прекрасно чувствует. И еще хочу напомнить, что прошлую ночь я именно провела в каюте Харфекса. Но если это станет системой, то Аснанифоил, с которым он живет, тоже разохотится. Так что мне было бы много удобнее здесь.

– Ну так обслужи обоих, – отрезала Томико с грубостью, присущей только оскорбленной добродетели. Она происходила из восточноазиатского региона Земли, где царили строгие пуританские отношения. И до сих пор еще была девственницей.

– Но мне больше одного за ночь не надо, – с незамутненным спокойствием объяснила Оллероо. На Белдене, Планете Садов, откуда она была родом, ни целомудренности, ни колеса так и не изобрели.

– Ну тогда попробуй, каков в постели Осден, – огрызнулась Томико.

Причины ее резких перепадов настроения для нее самой нередко оставались загадкой, но в данный момент причина была очевидна: взрыв раздражения был спровоцирован ее комплексом неполноценности и чувством вины.

Маленькая белденианка вскинула на нее распахнутые глаза и застыла с кисточкой для лака в руке:

– Томико, как ты можешь говорить такие непристойности?

– А что такого?

– Это было бы так гадко! Осден же мне ни капельки не нравится!

– Вот уж не думала, что для тебя это имеет значение, – равнодушно бросила Томико, забрала свои записи и, выходя из каюты, добавила: – Надеюсь, вы с Харфексом, или с кем там еще, успеете закончить до последнего звонка. Я слишком устала сегодня.