Обсидиановый нож. Романы, повесть, рассказы

Он взял эту штуку, отнес к кузницам и часа два испытывал, подвешивая к ней разные грузы. Выяснилось, что «рагаса» пассивно терпит растягивающее усилие в полтора десятка килограммов, а затем сжимается, поднимая груз до пятидесяти килограммов. Чтобы она опять растянулась, надо сжать ее с усилием всего пять–шесть килограммов… Следовательно, жгут увеличивал мышечную силу. «Если Гийкхаг снабдит суставы крыльев такими жгутами, — сообразил Колька, — то они будут сжиматься при верхнем положении крыльев и опускать их… Затем летчик еще опустит крылья — усилием рук — и жгуты опять удлинятся, дадут ход вверх, а под нагрузкой снова сомкнутся. Неплохо! При такой схеме получается десятикратное увеличение силы. Так можно и летать, в самом деле!»

Ему стало весело. Неплохой рассказик для урока истории: Икар летал на крыльях, снабженных искусственными мышцами… Он помчался к Дхарме, утащил ее домой и показал «рагасу». Дхарма спросила:

— На каком дереве ты нашел эту лиану?

Он объяснил: вот сжимается и растягивается, как мышца. «А, рагаса!» — сказала Дхарма. Так же, как и Колька, она впервые увидела «древесную мышцу». Они были выведены давным–давно, никто уже не помнит, зачем. И о самих «мышцах» вряд ли помнят. Почему она знает? С детства ей были интересны забытые открытия, иногда она спрашивает у Нараны: я знаю то–то и то–то, о чем еще позабыли раджаны?

— Многое позабыли? — спросил Колька.

— Порядочно. Шестируких рабочих обезьян и двуногих животных–скороходов, которыми пытались заменить лошадей, и сотовых светляков, которыми освещались дома во времена Киргахапа.

Колька слушал и выспрашивал далеко за середину ночи — спал он после Раздвоения мало, часа три–четыре. Под утро они снова заговорили о резиновых мышцах — как они работают все–таки? Тут и выяснилось самое интересное: раджаны различали три состояния материи: мертвая, живая и «рагаса», то есть ни мертвая, пи живая. Рагаса состоит из мельчайших (из клеток — понял Колька) как живое, двигается и питается. Однако не может воспроизводить себя и не чувствует. Эти рагасы питаются воздухом, по есть и другие, которые питаются жидкой органической пищей.

Колька тут же захлопотал — нельзя ли пристроить «древесные мышцы» к повозкам, вроде педальных автомобилей? По весовому коэффициенту это было выгоднее, чем бензиновые или, тем более, паровые двигатели. Но прежде приходилось думать о волочильном стане — для пружинной проволоки к ружьям, и о штамповке патронов, калибровочных протяжках и десятках других насущных потребностей. Даже к точильному камню было невыгодно приспосабливать рагасу — невыгодно по времени, которое пришлось бы потратить на постройку такого привода. Ведь у кузниц всегда находились люди, готовые вертеть точила хоть целый день… И Колька тянул проволоку, испытывал пружины, сверлил стволы — адская работа на тихоходных станках! Надоедливая, тупая, если хотите знать, потому что за резцом не побежишь в инструменталку, а бархатный напильник насекается вручную, ювелирно — эх, чтоб оно лопнуло… И никаких развлечений. К Наране было не прорваться, ее ноющие звенья росли медленно, а Кольку тянуло в подземелье как театрала в партер, упорно тянуло — увидеть цветные фигурки под закрытыми веками. Одно лишь он успевал между работой и сном. Посмотреть, как Икар строит крылья. Этот ежевечерний ритуал успокаивал его и возбуждал одновременно, словно гарантия непреходящести, нетщетности повседневных усилий. Когда Кузнец объявил, что завтра он опробует свои крылья, Колька дрогнул от знакомого по той жизни ожидания чуда. Так бывало, когда начет арт расписывался в вахтенном журнале…

Темнота давно легла над поселком. Колька шел домой, потягиваясь — спина была как не своя — привычно, без злости отгонял воспоминания, сосредотачивался на здешнем. Перебрал в уме сделанное за день. Похвалил себя потихоньку, вспомнив удачную переделку водяного колеса — оборотов больше и ход ровнее. А завтра полетит Икар… Ну, посмотрим, как он полетит. Разбиться не должен, по всей видимости, скрепы–то у него не восковые. Древесный клей, которым работал Гийкхаг, схватывал намертво. В этом Колька убедился, попробовав клей пальцем — три дня отдирал вместе с кожей.

Вот он и дома. Вход светился ярко: значит, Дхарма уже вернулась из лечилища и приготовила ужин. То есть приняла плоды у услужающей обезьяны и внесла их в дом. Заботится. Знает, что он любит есть под крышей. Всякий раз, подходя к дому, он давил в себе стон: «Горячего бы, хоть кипятку без заварки!» Горячего особенно хотелось по вечерам, после работы. Щей мясных, отварной картошечки с маслом, если уж мяса нет…

Лучше было не прикидывать, не сравнивать, сколько он потерял и сколько приобрел. Здоровее он стал намного, хоть и без горячего — сбросил жирок, нагнал мускулатуру, волосы даже завились от здоровья. Это ли не приобретение?

Он вошел в дом, привычно нагнув голову. И точно — Мин сидела на лежанке, чистила апельсины и, как всегда, Колька ошалел, увидев ее глаза, плечи и бедра.