Обстоятельства места. Сборник рассказов и эссе

– У меня, кстати, тоже есть знакомый в тресте столовых и ресторанов, – вспомнила Клава Попрыгасова, которая тоже недолюбливала как недалёких людей, так и всех остальных. – Но он пока того… временно не работает.

Спутник Маши Ручкиной допил кофе и решительно спросил, глядя в глаза Барабасовой:

– Так кто играет на рояле?

– Простите, – поднялся Барабасов, интеллигентно бледнея, – простите, но причём тут рояль? – Никто, – сказал он, доводя бледность до предельно благородной кондиции, – никто из присутствующих, мне кажется, вообще не избирал предметом обсуждения наш рояль.

-Всё понятно, – пробормотал поставленный на место приятель Маши Ручкиной и как-то сразу попрощался и как-то тут же ушёл.

– Эх, Маша, – удивилась легко обиженная Барабасова, – откуда у тебя такие друзья?

– И как он сюда попал? – сказа ещё бледный Барабасов.

– Я извиняюсь, – покраснела Маша, – что сразу не познакомила. Это Федя из института радиоэлектроники. Он с ребятами на досуге эту штуковину из отходов собрал. Эмблему японскую для смеха прилепили, а когда деньги понадобились, продали этот аппарат Сумкиной, которая у них бухгалтером работает и, по слухам, всё подряд покупает.

– А рояль причём? – прекратив бледнеть, спросил Барабасов.

– Так это к нему приставка такая. Подключишь, рояль может любой инструмент копировать. От скрипки до тромбона. А подключить, кроме него, эту технику никто не может.

– Ой, – взволновалась Клава Попрыгасова, – может ещё не успел далеко уйти? А, может, вернём его?

– Этот рояль, – сказала Барабасова гордо, был предназначен для известного ансамбля «Зелёные ребята», а Груздевич сумел устроить его нам.

– А зачем? – вырвалось у Маши Ручкиной, и все увидели, что Барабасов неумолимо бледнеет.

Такая работа

В понедельник Петров клал внутреннюю стенку в два кирпича с дыркой для вентилятора.

Перед обедом пришёл мастер, посмотрел на стенку сбоку и сказал:

– Просил я тебя, Федя, не ходи по воскресеньям к Шифоньерскому. – Видишь, крен теперь стена даёт, вроде в сон её тянет… И кирпич у тебя танцует, Федя, ровно артист. И дырку ты, обрати внимание, не с той стороны пристроил… Говорил ведь: сиди в воскресенье дома или в библиотеку сходи, в читальный зал, спецлитературу полистай. Эх, Федя…

– Ну, чего ты, Захарыч, – сказал Петров, роняя голову на прохладный кирпич, – не надо, ну… Далась она тебе, эта стенка, вместе с дыркой. Я тебе завтра пять таких до обеда поставлю, ты ж меня знаешь.

– Да ведь некуда уже их лепить, Феденька, – горько улыбнулся мастер, – твоя – последняя. И вообще, сегодня к нам комиссия приедет. Рабочая. Сдавать нам этот домик скоро, никуда не денешься… А стенка твоя, не дай бог, на эту комиссию ссыплется. Тогда ты, Федя, считай, без премии, а меня, надо полагать, – того…

– Да ты что, Захарыч! – воскликнул Петров шёпотом, перекладывая голову с нагретого кирпича на прохладный, – что ж то ты говоришь-то! Когда же такое было, чтоб мы – без премии? Панель торцовая, вспомни, в прошлом месяце соскочила – ничего. Пролёт лестничный Вася с Сергуней на шестом этаже забыли повесить – тоже ничего. А когда Зюзин с Мышьевым душ по всему дому в спальнях прикрутили – кто нас рублём обидел?

– Так мы же тот дом как экспериментальный оформили, – вспомнил мастер, закуривая. – Там ещё и окон, кажись, не хватило. Восемь штук. Коля Сидоров в чертёж не глянул и бетонной стеной те места заложил… А премия, однако, действительно, ничего…

– Ну, вот, – успокоился Петров и сдвинул голову на два кирпича влево. – а то, ссыплется, комиссию придавит, премии не будет. Комиссия, во-первых, вся поголовно в касках. Во-вторых, их там десять мужиков. Их десять, нас тут пятнадцать плюс прораб. Пусть на них три таких стенки свернутся – через пять минут всех в строй поставим.

– Молодой ты, Федюня, – сказал мастер, отходя от стенки, – зелёный. Всё тебе просто-запросто. А я вот помню – Мальцев дом сдавал, бедненький. Так у него там один, из комиссии который, к полу прилип. И не пускали же его в ту комнату, сдерживали. Полюбовался, мол, прихожей и давай дальше. А он, как назло – любопытный… Ну, дошёл до середины и прилип. Намертво. Канат ему бросили и дёрнули вшестером. Отклеили, конечно. Но не целиком. Без туфлей.

– И что? – спросил Петров, – поглаживая холодным кирпичом затылок, – не дали премию?

Мастер закурил, задумался.

– А ведь глянь-ка, Феденька, дали, однако… Точно, дали. И благодарность ещё всем шестерым за то, что не позволили ответственному лицу присохнуть к сурику.

После обеда пришла комиссия.

– Вот, – сказал мастер, показывая на стенку. – Это наш последний штрих к картине досрочной сдачи объекта. С планом мы справились на на сто два целых, четыре десятых и одиннадцать сотых процента, что на ноль целых, две десятых и тридцать одну сотую выше, чем за этот период позапрошлого года…

Комиссия от всего сердца зааплодировала, отчего стенка сразу упала и всех, кто был, придавила.

В пятницу мастер вышел на работу. Петров клал наружную стенку в три кирпича с большой дыркой для окна. Мастер поглядел на стенку сбоку и сказал: