– Во-во, – горячо подхватила супруга Люся, – И я удивляюсь. Неделю назад зарплата была, а ему уже пятёрку подавай!
Феномен
Теперь простейший обвес облагородился импортным словом даунсайзинг. Уже как -то спокойнЕЕ, Легче.
В пятницу директор гастронома собрал весь коллектив.– Орлы мои, сказал он сурово, – впервые за пять лет нас будут проверять. За бухгалтерию, родные, я не боюсь. Там у нас Софья Петровна, которую я попутно поздравляю с юбилеем – двадцатой ревизией, – и которой по-прежнему желаю непрерывного трудового стажа. Но проверка, незаменимые вы мои, предстоит комплексная. Грубо говоря, целых три дня за нами будут незаметно наблюдать двое из горпищеторга и один из министерства. Наша задача – работать в эти мрачные дни как никогда. Точнее – как никогда ещё не работали, и уверяю, никогда не будем. Условия уникально трудные. Нам, золотые мои, нельзя в эти дни обвешивать, обсчитывать, гнать товар из-под прилавка и, что ужасно, даже ругнуть покупателя, не дай бог.
Коллектив содрогнулся, и на этом фоне Гога Марцепьян, из мясного, здоровый мужик, рухнул в обморок.
– Вот поэтому мы должны срочно перестроиться на действия в экстремальных условиях, – сказал директор, поливая Гогу из сифона, – а времени мало. Но, как вы сами видите, без тренировки ничего не выйдет. Значит – будем тренироваться сейчас и начнём с самых ранимых.
Гогу Марцепьяна постучали по щекам, растёрли махровым полотенцем и отнесли за прилавок.
– Ну, Гогусик, – сказал директор ласково, – ну, давай. Ты, как есть, – продавец Марцепьян, а я – рядовой покупатель. Мне надо полкило колбасы. Вот я подхожу к тебе и говорю: «Будьте добры, взвесьте, пожалуйста, 500 граммов любительской». А ты отвечай: сию, мол, секунду. Один, мол, момент. И бегом к колбасе. Так. Теперь режь.
Гога прицелился, отрезал и бросил колбасу на весы.
– Вот, – выдохнул он, – вот тебе твои полкило.
– Руку, руку убери, – шёпотом закричал ему грузчик Дусин.
– Да, товарищ продавец, – заметил директор. – Рука на весах не должна лежать. Вы меня обвешиваете.
– А что мне, понимаешь, в камеру хранения её сдавать, пока ты здесь торчишь? – сказал Гога выразительно. – На тебе мою руку, забери, если нравится. Думаешь, колбаса потяжелеет?
Гога презрительно глянул на директора и убрал руку. Весы показывали 500 граммов.
– А другую зачем кладёте? – закричал директор голосом покупателя. – Я ведь вижу! Он другую руку на весы кладёт!
– Послушай, дорогой, – обиделся Гога. – Ты что, мою руку пришёл покупать, да? Тебе больше глядеть некуда, да? На тебе её, унеси, куда хочешь, в музей сдашь, родственникам на Новый год пошлёшь… Я тебе дарю, забери и уходи, не мешай план делать.
Гога убрал другую руку. Весы показывали 500 граммов…
– Нет, – закричал директор уже своим, директорским голосом, – всё равно что-то не то! Что ты сейчас сделал, Гога? Почему полкило? Колбасы-то на весах граммов триста от силы. Как директору расскажи, что ты сделал… Не буду ругать, расскажи…
– Я гирьку положил. Сто граммов, – сказал Гога устало и утёр пот со лба.
– А где она, где? Нет ведь никакой гирьки. Куда ты её сунул, Гогочка? Почему полкило? – засуетился директор.
– В колбасу поместил, – так же устало поведал Марцепьян. – Ещё когда отрезал. Вы только не волнуйтесь, я с гирькой колбасу не отдаю. Я её потом вытряхиваю, даже сам не замечаю как…
Он вытряхнул гирьку и снова бросил колбасу на весы. Стрелка остановилась на делении 500 граммов.
Директор вспотел. Он повернулся к коллективу и почти испуганно сказал:
– Ну, а сейчас что? Ни руки, ни гирьки, и колбасы на весах граммов триста всего, и Гога наш на полметра от весов стоит, и весы, я знаю, исправные… Почему они полкилограмма показывают, почему?
Тогда подошёл к нему грузчик Дусин, дыхнул легонько «тремя семёрками» и объяснил:
– Вы за него не бойтесь, Михаил Сергеевич. Гога не влипнет. Это он от волнения ручищи-то на весы складывал да гирьки в колбасу совал… А вот сейчас он успокоился, в форму вошёл… Он же, Гога, – феномен. У него взгляд тяжёлый. Бывает же у людей тяжёлый взгляд? Так вот у Гоги он на три кило тянет. На этих же весах и меряли. А сейчас он, видите? – на весы глядит… Ровно на сто граммов. Пустячок.
– Кстати, – сказал Дусин совсем тихо, – учился Гога у Люси Цаплиной из бакалеи. Люсю научила тётя Зина из молочного, а тётя Зина с тетей Катей из кондитерского у нас самый тяжёлый взгляд имеют. Килограммов на шесть. Так что – зря вы волнуетесь.
– Ну, хорошо, хорошо, я не возражаю, – сказал директор, чувствуя, что весь коллектив глядит на него во все глаза.
Художественное пространство