Обстоятельства места. Сборник рассказов и эссе

Поэтому за три года кондитерскую фабрику формально проверяли, конечно, но уходили с коробками коньяка, рома, дорогих конфет и шоколада и безо всяких оргвыводов. И только когда фабрика была окончательно разворована и разорена изнутри, Москве свой финансовый канал можно было тихо закрывать с очень правдивой ссылкой на беспрецедентно слабое руководство и страшное по масштабам воровство на самой фабрике, а после открывать где-нибудь новый. Вот только тогда Москва дала “отмашку” – можно наводить порядок… Ну в 1963 году и пошло дело. Следствие, допросы, признания, шум в газетах, аресты, суды.

Печальный финал изложим позже. А пока вспомним возможности вольного социалистического, как бы подконтрольного органам КПСС хозяйствования.

Итак – пятый день пребывания Чхеидзе в должности главного инженера. В этот день он лично спер своими руками несколько бутылок коньяка и пару-тройку коробочек разных подарочных конфет, чтобы достойно с новыми друзьями по работе отметить начало своего славного главноинженерного пути. На седьмой день он же собирает весь коллектив, дает всем без исключения потрясающий по накалу страстей разгром и нагоняй за снижение качества и прочие недостатки в бухгалтерии, учете и снабжению. И сразу после этого уже спокойно говорит: “Ладно. Работайте и не забывайте, что наша фабрика – это золотое дно! А вы – натуральные балбесы и, видно, этого не понимаете”. Но фабричный народ, как оказалось, понял это мгновенно.

Одна любопытная деталь. Перед приходом Чхеидзе с фабрики убрали старого директора и спешно поставили Ивана Трофимовича Топорова, о котором в архивах, как и о московском следе, – нигде ни слова. Кто был этот Топоров, чей был этот тихий дядя, при котором Чхеидзе практически ликвидировал фабрику как производственную единицу – не знает никто. Известно только, что за три месяца до суда его тихо сняли с должности и посадили на его место самого Чхеидзе, который наверняка заработал от Москвы свою долю, укрыл ее где-то надежно и был уверен, что ему сохранят жизнь. А Топорову дали в итоге шесть лет без конфискации, как и положено бывшему, снятому до суда с должности, директору. А не сняли – сидел бы Топоров тоже под расстрельной статьей. Значит, тоже был глубоко доверенным лицом, своим, тихим, послушным, нужным и понятливым.

Чхеидзе в начале своей бурной деятельности сказал, собрав начальников цехов, заведующих всякими сладкими производствами и кладовщиков:

– Не мешайте людям. Раньше у вас тут, я слышал, вообще нельзя было дотрагиваться до сырья и готовой продукции, если это не входит в процесс конвейерной операции изготовления. Теперь можно. Люди, рабочие люди, должны хорошо кушать, чтобы хорошо работать! Пусть едят, пусть несут!

Старый бухгалтер жаловался на него в наш Совнархоз, даже первому секретарю ЦК КазССР Д.А.Кунаеву писал, да и не он один. Ни до верхов Совнархоза, ни до первого секретаря, естественно, жалобы не доходили, и вместо проверок оттуда мелкие чиновники присылали указания директору Топорову. Общая мысль отписок: обратить внимание, сделать внушение, строго и в последний раз сурово народ предупредить, чтоб впредь…

Все, больше “нападений” на Чхеидзе Центральный республиканский архив не имеет. Не было их больше. А кто будет еще жаловаться на благодетеля, который не просто закрывал глаза на воровство, но просто открыто к нему призывал, почти умолял, уговаривал. И добивался! И словом, которое заставляло слушаться всех сотрудников, и делом!

Технологию хищений, причем не одну, мы описывать не будем. Это скучно: предельно примитивные бумажные фальшивки, полная отмена материальной ответственности заведующих производством, начальников цехов и даже кладовщиков. Такой мини-коммунизм в отдельно взятой организации. Все приходовалось внавал, завышалось на бумаге и уменьшалось на ней же в нужные моменты количество, менялась сортность, создавались несуществующие затраты на приобретение сырья и готового товара. Тоже все, ясное дело, на бумаге, которая всегда и везде обязана былаиз последних сил своих целлюлозных терпеть все, и терпела.

Между бумажной жизнью фабрики и реальной создалась значительная пропасть, но все работники фабрики, как тренированные спортсмены, легко через нее три года подряд перепрыгивали. Поэтому возьмем из архивов сколько возможно стандартных примеров, пригодных для размеров этой статьи, любопытных, хотя умопомрачительных и диких.

Первое. Чхеидзе был действительно уникален. Он безо всяких оправданий ругался и спорил с любой проверяющей комиссией и всегда (!) выигрывал. Последняя фраза, которую всегда слышали проверяющие: “Хлебом клянусь! Я грузин. А вы знаете, что такое грузин без денег? Нет таких грузин”. И заколдованная этим убеждением комиссия почему-то затихала и исчезала, груженая всем, что можно было унести с кондитерской фабрики. Чхеидзе мог в те годы громко сказать: “Это государство спасет только атомная бомба”. И ничего.