Обвиняется в измене

— Ты уверена, что тебе уже можно было выходить на работу? — спрашивает Оля, протягивая мне новый моток бумажных полотенец. — Выглядишь ты хреново, если честно. И, знаешь, когда у человека был грипп, а потом его вот так тошнит, это тянет на кишечную инфекцию, а от них, между прочим, умирают за три дня.

Что мне ей ответить? Что мой грипп существовал только на бумажке и что тошнота появилась всего пару дней назад и абсолютно точно не может быть причиной никакой дурацкой инфекции?

Я промокаю губы, пытаюсь распрямиться, но меня снова выкручивает, причем на этот раз так сильно, что из глаз градом льются слезы.

Это наказание за вранье. И за все остальное, о чем я стараюсь не думать последние две недели. Точнее, уже три.

— Может, «Неотложку»? — Оля старается держаться от меня на расстоянии, когда я, наконец, добираюсь до умывальника и на полную мощность откручиваю вентиль. — Ты реально зеленая, как Шрек.

Зеркало подсказывает, что если моя коллега и преувеличивает, то совсем немного.

Я действительно хреново выгляжу: синяки под глазами, впалые щеки, сухие искусанные губы. За последние несколько дней бунта моего желудка против абсолютно любой пищи, я похудела до состояния, когда можно будет гордо хвастаться фотками в сообществах булимийной эстетики.

— Мой тебе совет. — В отражении у меня за спиной Оля делает лицо человека, который знает страшную тайну, о которой нельзя говорить, но которую уже все равно все знают. Все кроме меня. — Лучше иди еще раз на больничный. На месяца два или три. Или вообще уходи из этого дурдома. Слушай, ну ты же не такая, как мы: тебе не нужно горбатиться тут и терпеть нашего Тирана, потому что нужна на что-то жить, а он хорошо платит.

Она не называет его имя, но в груди все равно происходит маленький взрыв.

Три недели, пока я пыталась привыкнуть к новым правилам моей жизни, я делала вид, что не думаю о нем, не вспоминаю его имя, его запах, его поцелуи. Но если бы у меня на лбу был счетчик каждой мысли о Денисе, устройство наверняка бы сгорело после первого дня использования. Потому что я думала об этом человеке чаще, чем раз в секунду.

Я жила им.

Я сходила с ума, потому что каждую секунду ждала чуда, даже если бы оно было безумным, не логичным и слишком сентиментальным. Мне, как маленькой девочке, хотелось, чтобы мой Черный рыцарь послал всех, как умеет только он, приехал в мой личный одинокий замок, нашел пару нужных слов для моих родителей, после которых даже моя мама перестала бы быть Огнедышащим драконом. А потом взял меня на руки и сказал, что будем вместе всю жизнь.

И самое главное — что свободен и только мой.

А я бы обняла его, поцеловала и сказала, что сделал его брат, и почему я пошла на весь этот фарс, о котором Денис, конечно же, уже знает.

— А что случилось у нашего Тирана? — стараясь говорить совершенно сухим голосом, спрашиваю я, подставляя ладони под тугую струю. Вода такая ледяная, что кончики пальцев мгновенно немеют и это почему-то невыносимо приятно.

— Развод - понизив голос, сообщает Оля. — Представляешь? Наш гуляка и бабник решил стать официальным холостяком. А его жена, говорят, очень против того, чтобы терять такой жирный кусок пирога.

Развод?

— Это какая-то шутка? — Я выключаю воду и прикладываю холоднее пальцы к припухшим векам.

— Нет, прикинь? Когда в семьях такие деньжищи, люди не разводятся. Землю грызут, но не разводятся. Потому что в процессе обязательно такие трупы всплывают, что лучше не знать. Видимо у нашего Тирана девять жизней, раз он такой смелый. Жена точно сделает его кошелек легче. И будет права, потому что таких кобелей нужно обязательно наказывать. И если не нам, простым смертным, суждено это сделать, то пусть хоть богема иногда спиливает им рога.

Хорошо, что сразу после этого злого монолога Оля делает страшные глаза, потом смотрит на часы, хватается за лицо и с криком «Она меня убьет!» вылетает из туалета даже не прикрыв за собой дверь. Я бы точно не смогла держать себя в руках и выдала бы настоящие чувства.

Денис правда разводится?

Из-за меня? Потому что пообещал мне?

В первые секунды после шока мне хочется как ненормальной прыгать до потолка и орать на весь мир, какая я дура, что не поверила этому человеку. Потом — крепко постучать себя по башке, затолкать подальше все страхи и пойти к нему. Нет, полететь! Забежать в кабинет, где он наверняка снова кого-то чихвостит, броситься при всех на шею и целовать, пока нам обоим уже не будут нужны слова, чтобы понять — мы предназначены друг другу.

Я споласкиваю рот, умываю лицо до острого покалывания под кожей, влажными ладонями прочесываю волосы, чтобы выглядеть хоть немного не такой помятой. Наверное, пока не представлюсь, Денис меня и не узнает. Почему-то эта мысль смешит, и я впервые за много дней искренне улыбаюсь. Даже «как в живую» вижу, как Денис меня стругает за все, а потом крепко обнимет, скажет, что я больной Одуван и отправит в кровать — выздоравливать и ждать его.

Когда я захожу в кабинет, Лена и Оля, как по команде поднимают головы в мою сторону.