— Вы хотите знать подробности? Так почитайте протокол, там гражданин следователь все записал на двух страницах. Он записал, я прочла и расписалась. Больше мы с Георгием ничего не знаем...
Зотов хотел что-то спросить, но теперь уже Мальцева чуть ли не насильно вытащила его из квартиры.
— Слушай, они определенно что-то скрывают.
— Честно говоря, я тоже так подумал и хотел выяснить...
— Бесполезно, — махнула рукой Зина. — А ты завтра как работаешь? С утра?
— Нет, во вторую.
— Тогда придем пораньше, и, как только женщина уйдет, мы поговорим с самим хозяином.
— Что же, мы ее караулить будем?
— Покараулим. В магазин-то она, наверное, ходит.
— Ну что ж, это идея.
Александр Дмитриевич велел дежурному разыскать Рогова и попросил зайти к нему. Когда тот появился, полковник показал ему записку, найденную в халате Славина, Евгений несколько раз прочел ее.
— В Железнодорожном районе, товарищ полковник, возле вокзала открылось новое кафе. Кто знает, может, тут о нем говорится. Но почему понадобилось встречаться именно там, а не у нас в городе? Может быть, провожали кого-нибудь в отпуск и ждать поезда решили в кафе?
— Возможно. Но я еще тебе не все сказал. Записки Славин получал не раз, и всегда их приносил Борис Воронин.
— Воронин? — Рогов от удивления даже присвистнул. — Любопытно! Я наводил справки о нем и о Ершове, но за последнее время никто ничего плохого о них не говорит. Вот только дома у Воронина давно не был.
— Пока не ходи... Завтра поговорим с ним, тогда решим, что дальше делать. Я хотел его сегодня вызвать — кстати, и Киселев предлагал, — но пока воздержался. Если в этих записках и встречах не все чисто — днем, когда их отправят на работу, Воронин кого угодно предупредит. Слушай, Женя, а ты завтра что делаешь?
— Мы с ребятами договорились с утра продолжать начатые поиски.
— У меня другое предложение. Понаблюдайте на овощной базе за этими хулиганами. Мне Ершов рассказал, что Воронин частенько с работы сбегает. Кстати, выяснилось, что дать ложные показания на Лаврова подговорил тоже Воронин.
— Хорошо, Александр Дмитриевич, с Воронина глаз не спущу.
— А сейчас, Женя, давай с тобой со стороны посмотрим на злополучную беседку. Уж больно много о ней разговоров. Ты завсегдатаев-то тамошних знаешь?
— Знаю.
— Вот и отлично. И я хочу с ними познакомиться.
В сквере Дорохов и Рогов свернули на боковую аллею и направились к беседке. Издали до них донеслась песня. Под переборы гитары пело несколько человек. Пели стройно, вполголоса. В песню тихо вплетался аккордеон. Смолкали певцы, и аккомпанемент звучал громче. Дорохов не знал этой мелодии, а слов нельзя было разобрать. Он прислушался.
— Красивая песня.
— Что-то новое, — сказал Рогов и уверенно направился к кустам, обогнул один, другой и, приглашая Дорохова, указал на скамейку, кем-то перенесенную с аллеи в самую гущу деревьев.
— Давайте посидим, послушаем.
— Давай, — опускаясь на скамейку, согласился Дорохов, — послушаем, а ты расскажи мне об этих музыкантах.
— Постоянных посетителей в беседке человек десять. Ну, кроме них приходит еще всякий народ. Сегодня один, завтра другой. Иной вечер человек двадцать соберется, а если в клубе новый фильм или концерт интересный, то в беседке сидит один какой-нибудь горемыка, не доставший билет. А главные у них, вокруг которых все собираются, Геннадий Житков, Павел Львовский да Васька Зюзин.
— Расскажи о каждом.