Обычные командировки. Повести об уголовном розыске

Тем временем он подошел к базару, зажатому в бетон, стекло и пластик. Сделалось как-то грустно, что среди чинных столов из серых мраморных плит, укрепленных на металлических рамах, где были разложены овощи и фрукты, нельзя увидеть добрую, усталую лошадиную морду и телегу, доверху заполненную корзинами с фруктами. Не торгуясь, Дорохов купил большой полосатый арбуз, пристроился с ним возле продавца и попросил у него нож. Пожилой мужчина — скорее, даже старик с прокуренными желтыми усами — протянул ему основательно сточившийся, с узким лезвием нож. Дорохов сразу же узнал узбекский пчак. Вкрапленная в клинок позолота на трех полумесяцах еще сохранилась, а вот отделка на тонкой ручке вся высыпалась. Александр Дмитриевич разрезал арбуз, с удовольствием откусил красную прохладную мякоть и стал рассматривать нож. Есть у него дома в собственной коллекции несколько пчаков, но все их лезвия украшены маленькими пятиконечными звездочками, а здесь полумесяцы; очевидно, этот пчак намного старше своего хозяина и сделан до революции. Продавец, с симпатией поглядывавший на Дорохова, протянул ему кусок белого домашнего хлеба. Хлеб был мягкий, свежий, наверное, испекли его рано утром, прежде чем отправить хозяина с арбузами на базар. Дорохов ел арбуз и мысленно возвращался к разговору с Богдановым и не мог понять, что именно в этом разговоре его насторожило, и в горотдел милиции он шел, размышляя над тем, что же ему не понравилось в облике Богданова. Татуировки? Большой, неуклюжий, от локтя до кисти якорь, обвитый цепью. На правой руке — спасательный круг, на пальцах той же руки — четыре буквы: «Море», обычные морские наколки, выполненные плохим специалистом. Конечно, неприятно, что молодой человек обезобразил себя такими аляповатыми рисунками...

Пристроив пиджак на спинку стула, Дорохов достал из сейфа дело о прошлогодней краже и начал листать документы.

Внезапно, отодвинув в сторону папку, на чистом листе во всю длину Александр Дмитриевич нарисовал пчак, которым только что резал арбуз. Узкое, сточенное лезвие показалось ему каким-то нереальным, незаконченным, и полковник пририсовал к первому второй нож, лезвием в противоположную сторону. Старый, мирный, предназначенный для арбузов и домашнего обихода нож сразу превратился в хищный обоюдоострый кинжал. Александр Дмитриевич взял мягкий черный карандаш и обвил кинжал неширокой лентой. У вершины ручки лента закончилась злой треугольной головкой с раскрытой пастью, маленьким глазом и длинным тонким жалом. Полюбовался своим рисунком, даже посмотрел на него издали, словно проверяя, так ли уж он хорош. Видно, хотел еще что-то дорисовать, но вошел капитан Киселев, и полковник отодвинул свое «художество» в сторону.

— Скажите, капитан, что такое ЖДС?

«Ну вот, вчера «Снежок», сегодня ЖДС! Кинжал какой-то со змеей нарисовал... Делать, что ли, ему нечего?» — подумал, а вслух сказал:

— Железнодорожная станция, наверное, в сокращенном виде.

— И я так думаю. Но ведь у вас в городе нет железнодорожной станции.

— Нет, товарищ полковник. До ближайшей сорок километров. Ведут к нам железную дорогу, наверное, на будущий год и у нас будет станция.

— А может быть, есть какое-нибудь учреждение с таким сокращенным названием? Нате, прочтите сами, — и отдал записку, что нашел в кармане халата Славина.

Киселев повертел записку, даже посмотрел ее на свет.

— Может быть, Александр Дмитриевич, это какой-нибудь Жуков Дмитрий Сергеевич.

— Возможно. Но самое интересное, что записку Славину принес Борис Воронин. Тот, что сидит у вас за мелкое хулиганство и уговорил Ершова написать на дружинников. Не думал я, что он еще и в роли почтальона выступал у покойного Славина.

— Давайте его вызовем и спросим.

— Конечно, спросим, только позже. Нужно побольше собрать сведений об этом парне, и самых свежих.

— Да чего собирать-то? У нас его как облупленного знают.

— Неважно. Пусть Рогов им поинтересуется заново. Впрочем, я ему сам об этом скажу. У меня к вам, Захар Яковлевич, две просьбы. Первая — прикажите дежурному доставить ко мне Лаврова, и пусть этот самый дежурный не сетует, если я ему отдам передачу.

— От себя, что ли? — не выдержав, съязвил Киселев.

— Нет, капитан, не от себя, а от его невесты. И еще: поручите дежурному вызвать на завтра ко мне, ну, скажем, к девяти утра, начальников уголовного розыска Степного и Железнодорожного районных отделов вместе с сотрудниками, которые ведут дела по кражам из магазинов. С делами, конечно.

— А в связи с чем, если будут спрашивать?

— Не могу же я только одним делом Лаврова заниматься. Вернусь в Москву, спросят, какая здесь оперативная обстановка, что делают по нераскрытым преступлениям у вас и у соседей. Что я отвечу?

— Как скажете, — недовольно буркнул Киселев, выходя из кабинета.

Всего лишь двое суток прошло со дня их знакомства, а Олег заметно сдал. Под глазами появилась синева, лицо осунулось. Сейчас перед Дороховым стоял глубоко несчастный человек, начинавший терять самообладание и решивший, что все случившееся может обернуться действительно бедой.