Обычные люди

Даже после одиннадцати совместных лет Мелисса исполнила для него «Stickwitu», песню группы Pussycat Dolls о том, что никто не мог бы любить ее крепче, никто не мог бы поднять ее выше, что она должна всегда держаться с ним. И сейчас, скользя в танцевальной гавани своего айпода, Майкл вспомнил один день – в Финсбери-парке, после собеседования, в их первые безмятежные годы. Стоял жуткий холод, он был в своем огромном черном пуховике. Во время собеседования он мог думать лишь о ней, своей царице, о том, как он вернется к ней домой, во дворец, что она будет поджидать его там и что имеет значение лишь это, ему не нужно ничего больше. Его не волновала работа. Его не волновали деньги. Он просто хотел, чтобы она была рядом, чтобы она дополняла и завершала его. Рядом со станцией «Финсбери-парк» есть круговой перекресток. В спускавшихся сумерках, сквозь плотный вечерний поток машин он рванул через дорогу, обгоняя других пешеходов, двигаясь гигантскими упоенными шагами, – но застрял на зеленом травянистом островке. Со всех сторон его обтекали автомобили. Она была на нем, в нем, повсюду вокруг него, она была – эти сумерки, сереющий свет, зелень, у него кружилась от нее голова, он вращался в ее вселенной. Он достал телефон и засмеялся, услышав ее голос в трубке.

– Как все прошло? – спросила она.

– Не знаю. Мне все равно.

– Когда домой?

– Уже в пути, – ответил он.

И потом закричал:

– Мелисса, я тебя люблю. Я тебя люблю!

* * *

Ну хорошо, но как же от такого доходишь до вот такого? Как от «Мой рот тоскует по твоему лону-подбородку» доходишь до «Купи туал. бумагу, пжлст», без поцелуйчика? Что сталось с Анджелиной, с Дездемоной? Как вся эта любовь может просто исчезнуть? Майкл не сомневался, что до сих пор любит Мелиссу. Его страсть к ней ничуть не угасла. Он мог затвердеть, просто глядя, как с ее пальцев соскальзывают кольца, как луч света играет на ее ключице, как она снимает носок. Она была в его сердце во все моменты и перипетии дня. Но любит ли она его до сих пор? Майкл в этом сомневался. Узнает ли она себя сейчас в песне «Stickwitu»

? Глядя на него, будет ли она плавиться, как раньше, по ее словам, плавилась? Да разве это возможно, если она порой так на него смотрит, – совсем по-новому, холодно, словно хочет, чтобы он исчез?

Он знал, что разочаровывает ее: своей неинтересной работой, своей недостаточной жаждой приключений. Он с готовностью принимал сушу, а она стремилась в море. Для него приключения происходили внутри, в душе и в сердце, а для нее были чем-то внешним, вроде вулканов. Он преграждал путь к вулканам. Он стал ее плотиной, ее Джиллиан. Порой Майкл действительно не понимал, что его держит в этих отношениях, порой он задавался вопросом: возможно, он совершил полный круг и вернулся к «Used to Love U» и Мелисса теперь стала другой женщиной, такой, как в песне Джона, – высокомерной, требовательной, нетерпимой. Возможно, та, другая Мелисса ушла насовсем, и ему надо просто смириться с этим. Но он не мог. Он продолжал верить, что где-то еще горит огонь, а она, как и раньше, находится там, поджидая его. Автобус медленно продвигался по Стрэнду, мимо вокзала Чаринг-Кросс, мимо церкви Святого Мартина, куда Майкл водил Риа делать карандашные оттиски с латунных мемориальных табличек, – воспоминание об этом наполнило его глаза влагой (теплота маленькой ручки в его ладони, ее подпрыгивающая походка), и слова песни «Used to Love U» отдавались у него в голове: ложь этой жизни и усталость, нежелание длить такую жизнь. С какой-то новой злостью он почувствовал, что Мелисса и в самом деле теперь стала такой: недоброй, приземленной, мечтающей о Шоне Комбсе или о Джее-Зи, – что да, они и в самом деле проделали полный круг, и теперь он просто должен попытаться ее разлюбить. Так просто. Так просто – и при этом так трудно. Подъезжая к Трафальгарской площади в отступающем утреннем тумане, в людском водовороте, среди торопливых шагов, среди птиц, спускавшихся к ледяной чаше фонтана, он снова погрузился в воспоминание о круговом перекрестке близ Финсбери-парка: как весь мир вертелся вокруг него, а она была зеленой вселенной, совершенство и радость, и как грустно, что даже такие вещи исчезают.