Обыкновенная прогулка

Прочитав эту фразу, Эдгар понял, почему Дракон не предложил свои услуги Аэрофлоту.

"Он не знал, сколько лет прошло со времен его последнего полета над степью, но любил вспоминать дни молодости, когда теплый ветер нес его вперед, крылья гордо шумели, в стеклянные глаза било солнце и огромная тень легко скакала по земле через холмы и овраги все ближе и ближе к шестиугольнику крепости. Крепость стояла на холме, опоясанном рвами с водой. Вниз по склону от ее стен сбегали белые хатки, кривые улочки ныряли в белые облака яблоневых садов, а дальше, до самого горизонта, до далекого моря расстилалась степь.

Он кружил над крепостью и его розовые уши, похожие на две огромные морские раковины, мгновенно ловили страх, текущий по воздуху от разбегавшихся в разные стороны маленьких нелепых существ. Существа прятались в хатки, падали в траву под деревьями, закрывая головы хрупкими конечностями, и дракон довольно урчал, неторопливо кружась над ними в туче песка, пыли и сорванных листьев. Его стеклянные глаза выбирали жертву, шершавый язык трепетал, предвкушая сладость мяса и крови".

Эдгар поморщился и покачал головой, Дракон перегибал с натурализмом.

И видно, уж очень нуждался в читателе, коль не постеснялся отдать на суд Эдгара свой натуралистический опус, где, к тому же, не все клеилось. Так, Дракон сравнивал свои чудесные уши с морскими раковинами, для глаз подобрал определение "стеклянные" и в то же время словно не знал того, что "маленькие нелепые существа" называются людьми. Тем не менее, Эдгару нравилась манера изложения Дракона. В ней чувствовались свежесть восприятия и ценность описания не только свидетеля, но и участника.

" И вот однажды, - повествовали каракули, - во время очередного

налета на крепость, дракон уже распрямил когтистые лапы, собираясь ринуться вниз, на дорогу, где застыло испуганное существо,- и в это время горло его пронзила острая боль. Дракон заревел, и от страшного рева пригнулись к земле деревья и солома полетела с крыш.

Существо кричало и извивалось, пытаясь вырваться из его когтей,

а он тяжело летел назад, к пещере, и от боли черными казались ему

небо и солнце. Он не заметил всадников, мчавшихся по степи вдогонку,

- и опять заревел от боли в крыле. Подобно урагану устремился дракон к земле и всадники бросились врассыпную, в ужасе пригнувшись к шеям коней.

Крыло и горло нестерпимо болели, но он все-таки добрался до пещеры и, шипя от боли, вполз под черные своды. Злобно ударив крылом о стену, он сломал засевшую в нем стрелу, но боль не прошла. Он разорвал добычу когтями, но не смог проглотить ни куска - вторая стрела застряла в горле.

С тех пор дракон больше не мог летать. Когда муки голода становились невыносимыми, он выползал в степь и пытался ловить маленьких юрких зверьков. Но удача приходила редко, потому что бесполезные крылья волочились по земле, делая его неуклюжим и беспомощным. Дракон жадно пил речную воду, на время обманывая желудок, но слабел все больше и больше. От слабости он засыпал и спал почти не пробуждаясь, потому что во сне притуплялся голод и чуть утихала боль. Это был даже не сон, а тяжелая полудремота, соединявшая в бесконечную однообразную цепь лето и осень, зиму и весну...

Весной дракона будила талая вода, затекающая в пещеру. Временами вода приносила всякую степную падаль и он с отвращением пожирал ее, и болезненное мычание разносилось далеко по степи.

Дракону уже случалось вдоволь отведать падали. Было это давным-давно, когда над оврагам весь день ржали кони, с топотом мечась по полю, воинственно кричали люди и звенела, звенела сталь. Он притих в своей пещере, но знакомый запах крови заставил его насторожиться. К вечеру, когда стихли топот и крики, и резкий звон клинков не разносился больше в воздухе, он выполз из пещеры и насытился еще не остывшим мясом. Он ползал по полю, шипя от возбуждения, и не мог оторваться от пиршества, и боязливо косился на далекие костры, и в глазах его горел лунный свет, а брюхо царапали обломки копий и стрелы, разбросанные в траве.

Такие трапезы выпадали нечасто, и он ждал их годами, тревожно раздувая ноздри во сне.

Сны уносили дракона в те годы, когда он мог целый день без устали мчаться над землей. Был он тогда молод и могуч, и без труда добирался к закату до широкой реки. На ее высоком берегу, над поросшими лесом склонами, стоял белый город, взметнувший в небо колокольни соборов. Золотые кресты мягко сияли в закатных лучах и далеко над водой плыл гулкий колокольный звон. Дракон тучей обрушивался на город, хватал добычу, жадно рвал ее на части прямо в воздухе и, насытившись, неторопливо летел назад, бесшумно скользя по черному небу.

Справедливости ради надо сказать, что дракон редко испытывал потребность в еде".

Эдгар хмыкнул. Автор, почувствовав перегруженность произведения гастрономическими подробностями, встал на защиту литературного героя. Другими словами, попытался себя оправдать.