Обыкновенное дело

— Да, немецкий народ, действительно, потерял на некоторое время голову, — сурово усмехнулся Ярута, выслушав беглый перевод Вощина.

— О, да, мы это понимаем и должны за всё расплачиваться, — подхватил лесник. — Скажите, а верно, что Тельман убит при бомбежке?.. Я полагаю, что это геббельсовская выдумка. Я слишком хорошо знаю наци! — горяча воскликнул лесник, хотел еще что-то добавить, ню вдруг спохватился: — Простите, я вам мешаю отдыхать… я уйду.

— Нет, нет, прошу вас, — остановил его майор. — Нам ведь всё равно нечего делать.

— Мне очень приятно поговорить с русскими офицерами, — широко улыбнулся немец, снова усаживаясь в кресло. — Фронт прошел мимо меня, и вы первые русские гости.

Ярута открыл коробку “Казбека” и протянул леснику.

— Вы работали на верфях?

— Шестнадцать лет, герр официр… Простите, не знаю, могу ли я называть вас товарищами?.. О, это дорогое для коммуниста слово. В лесничестве я совсем недавно. С приходом Гитлера — пять лет в Бухенвальде. О, камрад официр, немецкому коммунисту… Посмотрите на мои ноги: мне нет еще пятидесяти, а они уже не хотят ходить. Бухенвальд — это ад. Да что говорить, вы, конечно, знаете сами. Правда, — лесник улыбнулся, — у вас, русских, кажется, есть такая поговорка — нет худа без добра. Из-за болезни ног меня не взяли в армию. Скоро ли она кончится, эта ужасная война?

— Война, можно сказать, уже окончилась, — ответил Ярута.

Вслушиваясь в речь лесника, майор, немного владевший немецким, пытался по интонации собеседника разгадать истинное его настроение. У Яруты не было, казалось, оснований брать под сомнение то, что рассказывал о себе лесник. Но последний был для него не случайным собеседником. Ошибиться здесь — преступно. Слишком много надо было получить майору от этого человека. Яруту немного удивляла словоохотливость хозяина, и он хотел понять, что это: заискивающая трусость, с которой ему нередко приходилось встречаться в разговоре с “гражданскими” немцами, хитрость или искреннее желание человека откровенно поговорить с друзьями?

— Интересно, какая власть теперь будет в Германии? — спросил немец.

— А это уж дело самого немецкого народа. Во всяком случае, думаю, не фашистская!

— Конечно, конечно! Хватит с нас и одного Гитлера. Геббельсовская пропаганда пыталась представить нацизм, как общенациональное явление. Но кто из немцев не знает, кому нужна была эта власть?

В комнату вошла белокурая женщина, высокая, худая, молча поклонилась гостям и поставила на стол поднос с рюмками и бутылкой вина.

— Моя жена Герта, — отрекомендовал ее лесник. — Вы не можете себе представить, сколько горя она перенесла, когда я находился в концлагере! А потом безработица, гестаповский надзор, почти голод. О, это ужасно! И представьте, фрау Герта сохранила мой партийный билет. В условиях нацизма — это подвиг.

Лесник, суетливо волоча ноги, подошел к маленькому бюро, открыл ключом ящик, достал оттуда книжечку и с гордостью протянул майору. Это был пожелтевший от времени билет члена Коммунистической партии Германии, датированный 1930 годом. С внутренней стороны обложки глядел еще молодой человек, мало похожий на нынешнего лесника.

— Отто Вульф, — прочел вслух Яруга и с уважением возвратил билет леснику. — Надо полагать, что немцы теперь создадут у себя такую власть, при которой незачем будет скрывать билет компартии. А ваша жена… — Майор встретился с испуганным взглядом фрау Герты — Ваша жена…, — как у нас говорят, — молодец, геройский спутник жизни. — Он улыбнулся.

Вощин перевел смысл слов майора.

Фрау Герта сдержанно улыбнулась, поблагодарив за комплимент. Вульф одобрительно взглянул на нее и гостеприимно подал офицерам рюмки.

Лейтенант Вощин всё более проникался уважением к этому человеку, как к близкому по духу, поглядывал на майора и ждал, что тот сейчас начнет каким-то косвенным путем выяснять интересующий их вопрос. Но Ярута вдруг попросил его узнать, не готова пи машина.

Возле мотора всё еще усердно возился шофер, что-то отвинчивал, завинчивал, продувал и при появлении лейтенанта метнул в его сторону вопросительный взгляд: не пора ли, мол, кончать представление?..

К Вощину подошел старший сержант Зименко.

— Так что дозвольте доложить, товарищ лейтенант, братья-славяне тут отметились.

— Какие братья?

— Ходить сюды, я вам покажу.

Зименко подвел лейтенанта к одиноко стоявшей у конюшни осине.

— Дывиться, товарищ лейтенант, расписались на память две разнесчастные души.

Вощин сперва ничего не увидел, креме множества поперечных и продольных насечек на сизоватой коре, но потом разглядел между ними вырезанную надпись:

“Ваня и Наташа, 1944 год”.

— Не иначе, товарищ лейтенант, как рабы этого паразита свой паспорт оставили, — сказал Зименко. — И молодые, мабуть: взрослый человек таким делом забавляться не станет. Вы спытайте его, где теперь эти Ваня с Наташей?