Обыкновенные люди

Мужичок не замечал ее, продолжал звонко долбить по клавишам, и кричал так, что в свете прожекторов иногда можно было различить маленькие ракеты-слюнки.

А у Жени сердце выпрыгивало. Он в девяти метрах от нее. Совсем живой. Кажется, что можно даже потрогать. И очень этого захотелось. Захотела подержать его за желтый жакет и даже, возможно, оторвать себе на память одну из пуговиц.

– Решено, – решила она. – Я пошла, – и, сжимая рукой пластмассовый плеер, чтобы выдавить через него свой страх, шагнула на ступеньки, ведущие на сцену.

Одна, две, три – только бы не запнуться, как тогда… Женя вспомнила, как над ней тогда смеялись, прямо в спину, все кроме растения, у него не было рта, а если бы был, без сомнения, оно тоже бы разразилось звучным хохотом, в котором больше пустоты, чем вибраций.

– Обалдеть! – сорвалось с языка и вырвалось на сцене. – На одной сцене с ним! Словно он… словно я… Да о чем тут вообще можно думать? – решила не думать Женя и быстрым шагом вдоль бардовых штор направилась в сторону быстрых пальцев и широкого танцующего рта, из которого не раздавалось ни звука, но который рождал звуки прямо внутри, стоило только посмотреть на него. Она понимала каждое слово и, не открывая рта, пела с ним.

Те шторы-занавес оказались густыми и толстыми, точно настенный ковер из бабушкиной комнаты. Раньше она никогда не заходила так далеко и только теперь поняла, насколько они отличались от ее воспоминаний. Особенно тот узор, что был в углу возле дивана. Отвлеклась от ковра. Чем ближе она подходила к Нему, тем сильнее скрипели доски.

Остановившись в самом центре сцены, Женя вдруг, повинуясь какому-то секундному настроению, обернулась в зал – она еще никогда не стояла на сцене. Представляла себя на ней, но так ни разу и не довелось.

– Так вот, значит, как мы выглядим отсюда… – промычала она, глядя на одинаковые ряды из красных одинаковых стульев, на которых молчаливо сидели наушники и магнитофоны. Не так она себе это представляла. Смотреть на сцену оказалось увлекательней, чем со сцены.

Вдруг среди бесчисленных рядов с пластмассовыми ушами Женя увидела знакомый силуэт, от одного вида которого ей вновь захотелось оторвать кусочек кожи возле ногтя на большом пальце правой руки. Что Она тут забыла? Принялась ногтем указательного за все еще грубоватую кожу на ребрышке большого, чувствуя, как в мягком становится шероховато и начинает понемногу отслаиваться.

– Вот же блин, – фыркнула Женя и, ускорив шаг, еще быстрее, точно наперегонки с полосочкой кожи и со стоящей на месте фигурой, бросилась к яркому певцу.

– Только бы она не успела, – заклинала она свои ноги, удивившись, насколько длинной может оказаться сцена. В её «Сверстнике» сцена определенно была поменьше, а шторы потоньше, хотя сейчас Женя уже ни в чем не была уверена. Ни в чем, кроме своего желания пожать мужичку усы! Ой, то есть руку. И попросить у него на память одну из тех сверкающих пуговиц. Ну а если не согласится отдать, оторвать, как еще мягкий, чуть-чуть подсохший заусенец, и убежать с ней. Хорошо, что с другой стороны сцены уже расцвела полынь и стрекотали кузнечики.

– Туда с ней и убегу! – определилась она. Ей даже показалось, что где-то там, среди полыни, выглядывал и дожидался ее тот самый морковный портфель, объединяющий полынь с кузнечиками, прямо как когда-то тогда, когда все в этом мире еще было объединено и не требовало объединения. Когда для этого объединения ей еще не требовались его песни.

Вдруг в тишине родился второй слой. Женя посмотрела вперед и поняла. Молчаливая игра прекратилась. На нее смотрели два карих глаза и одни совершенно причудливые усы, которые обычно создавали причудливые звуки.

– На меня? Смотрит на меня? – Женя рефлекторно оглядела себя с ног до головы, словно убеждая себя в своем же присутствии, и с растерянным видом направила на себя указательные пальцы с вопросом к нему: – Вы меня видите?

Мужичок молча кивнул и медленно убрал с переливающихся в свете клавиш длинные жилистые пальцы. Смотрел на нее то ли с табурета, то ли с обложки.

– Ничего себе, – чуть не пропела Женя и двинулась еще ближе. Совсем скоро и пуговица!

А хозяин пуговицы, кажется, был в небольшом замешательстве. Продолжал сидеть на табурете перед синтезатором и поглядывал то на Женю, то в красный зал, где сидели одни «Sony» и другие. Наконец он привстал и, сделав шаг навстречу, что-то произнес беззвучными губами.

Это не были слова песни. Слова песни она бы сразу узнала по форме и поведению усов. Он не пел, а говорил. Но вот проблема: что бы он ни говорил ей, она его не слышала.

Остановилась в метре от него.

– А вы меня слышите?

Мужчина покачал головой.

– И я вас тоже… – разочарованно вздохнула Женя, наполняясь запахом все более горькой и объемной полыни. – Как же так? – зайти так далеко, чтобы не слышать. – И что же теперь делать? – обращаясь не то к себе, не то к полыни за кулисами спросила она.

Мужичок с пониманием улыбнулся.

– Ну вот… я встретила вас… – посмотрела, как губы, создающие песни, создавали лишь обидную тишину. – А поговорить не могу… – нахмурилась Женя.