Обжалованию не подлежит

— Закиров? — Тимур улыбнулся, привычно потрогал усы. — Ничего. Работает. На экскаваторном заводе. Пока жалоб нет.

Джаббаров молча кивнул. Подумал о своем подопечном — о Балове.

23

Балов неторопливо шел по пыльному тротуару: сносили квартал, и пыль густым слоем ложилась на деревья, приглушая зеленый цвет и вызывая грустные мысли.

Вообще-то Балов не жаловался на судьбу. Он работал на строительстве дома в центре города. Его бригадиром был энергичный рослый мужчина — украинец Виктор Хижняк с тяжелым неуживчивым характером, как считали многие. Однако люди к нему тянулись — видели, что он справедлив и в беде не оставит. Понимал и уважал Хижняка и Балов. Правда, вида не подавал, просто при случае обращался за советом или за помощью, зная, что получит и добрый совет, и дружескую помощь.

Сам Хижняк относился ко всем как будто одинаково, никого не выделяя и никому не давая поблажек, хотя чувствовалось, что к Балову и некоторым другим товарищам он относится с душевным расположением.

Приятным для Балова оказалось присутствие Литы, работавшей в соседней бригаде. Она заходила к Балову — то приносила что-нибудь почитать, то делилась обедом, то рассказывала какую-нибудь интересную историю, связанную с ней или с братом.

Балов не знал, что привлекало ее в нем — может, умение слушать, с затаенным дыханием ловить каждое ее слово и зачарованно не сводить с нее глаз. Порой Балову казалось, что она заходила к нему потому, что этого хотел кто-то из милиции, например, тот же Азимов. Однако он тут же упрекал себя за эту мысль, слишком разило от нее прошлым, тем прошлым, с которым уже ничего общего у него не было.

Сегодня Лита дольше обычного пробыла в бригаде. Она сидела на небольшом деревянном ящике и смотрела, как работал Аркадий. Он заканчивал отделку комнаты и был, казалось, целиком поглощен этим кропотливым занятием. Лита следила за его мастерком, который будто пел в его руках. Аркадий чувствовал, что ее внимание было обращено к нему: к его фигуре, к его движениям, к его мыслям... именно к мыслям! Это мешало — мастерок незаметно терял свою песню, руки тяжелели, появлялись ненужные движения, Аркадий терял прежнюю уверенность

— Ты шо? Пэрэпив вчора?

Появился неожиданно Хижняк, будто только и ждал, когда Балов сорвется.

Аркадий не успел ответить: вмешалась Лита. Она взволнованно сказала:

— Захар Кононович, ну что вы такое говорите? Вы ведь знаете, Аркадий Аркадьевич не пьет. — У нее в последнее время появилась добрая привычка — она стала называть своих знакомых по имени и отчеству. Может, брала пример с Тимура. Может, сама поняла, что это красиво. — Вы лучше посмотрите, как Аркадий Аркадьевич вывел колер. Это же великолепно!

— Побачив уже, — прежним тоном произнес Хижняк. — Звиткеля ты взялась на мою голову? Слухай, Балов, не мордуй стену. Працюй, як працював до этого. Выгоню!

Снова Аркадий не успел ответить: или не захотел ответить, потому что боялся, что может нагрубить. Попробуй потом — восстанови контакт, никакой дипломатии не хватит.

Снова ответила Лита:

— Захар Кононович, ну что вы, честное слово, разве Аркадий Аркадьевич делает что-нибудь не так? У него же мастерок поет. Вы напрягите слух, Захар Кононович! Боже мой, мне бы такие руки! У меня вот ничего не получается. Ничего! Честное слово, Захар Кононович!

Хижняк внезапно предложил:

— Приходь до нас в бригаду. Не злякаешься — чоловиком станешь!

Пожалуй, Хижняк и самому себе не ответил бы, почему он предложил этой девушке перейти к нему в бригаду. Свои новички порой доводили его до белого каления. Может, она приглянулась ему своей непосредственностью или вниманием к этому непутевому парню, к которому он питал почти отеческое чувство?

Лита так и встрепенулась.

— Приду, Захар Кононович! Обязательно!

Хижняк ушел. Встретив вечером Балова, посоветовал:

— Займись с дивчиной, научи ее своему мастерству. Видать, вона с головой.

— Конечно, Захар Кононович, — обрадовался Балов. — Я научу ее, Захар Кононович.

— Ну вот и добре.

Балов пошел еще медленнее. Конечно, он научит Литу своему мастерству. Жаль только, что она заинтересовалась его профессией. Разве на свете нет других профессий? Более интересных и более нужных? Может, прошлая никчемная жизнь до того опустошила его, что ему уже во всем виделись «ловушки»?

Вообще-то, все шло у него хорошо. Он был счастлив, пожалуй, впервые в жизни. Может, такое время было и раньше, только давно, когда он ходил пешком под стол.

Балов попытался вспомнить лицо матери. Сначала, будто из света, выплыли глаза. Они, казалось, заглянули в душу и потеплели, увидев в ней что-то важное и значительное. Он остановился посередине тротуара, боясь нарушить призрачные секунды.

Наверно, еще долго жило бы это видение, если бы Балова не остановил человек. Он бесцеремонно толкнул Балова в грудь и захохотал, раскачиваясь на толстых коротких ногах. Балов не сразу понял, что произошло, потом невольно сжал кулаки и замер, чувствуя, как застучало в висках.

— Не узнаёшь?

— Узнаю́.

— Я думал, не узнаёшь. Здравствуй.

— Здравствуй.

— Балдеешь?

— Что тебе нужно?

— Может, я буду задавать вопросы?