Обжалованию подлежит

Перед уходом, еще в прихожей сообразила созвониться с начальницей одной из станций метро. Там, как и следует, имеется заветная комнатка-кабинет, нависшая над платформой, или нет — над тоннелем, над рельсами, бегущими в таинственный полумрак. Хозяйкой кабинета сегодня Валуева Таисия Константиновна, которую мать зовет Тасей и которая не раз была у них дома и по дружбе, и потому, что еще в феврале их обеих провели единогласно в цехком.

Доехала, поднялась и вошла. Тесноватое помещение сумело вместить в числе прочей мебели даже кресло-диван. На стене с безыскусной отделкой «под дуб» висит портрет Ленина, пестреет схема линий метро, там же отпечатанный на белом картоне перечень правил, до которых Маше нет дела, особенно нынешним днем.

Стол как стол. Однако предметы, размещенные на нем, разом пришли в беспокойство, отозвались на движение поезда, зашумевшего внизу. Головной вагон, надо так понимать, успел вежливо оповестить весь состав, всех пассажиров: «Осторожно! Двери закрываются!» И закрыл, и, грохоча, устремился в тоннель.

Мелкой дрожью отреагировали лампа под матовым абажуром, перекидной календарь, пухлая тетрадь в дерматиновом переплете, авторучка с металлическим колпачком. Телефон и тот не прочь был заерзать — черный, не больно новенький аппарат, с которым Маша соединялась перед выходом из квартиры.

— Заходи, девочка, дай взгляну, какая ты есть, — привстала Валуева. — Ишь, вся в бело-розовом и щечки под цвет. — Хозяйка кабинета была облачена в темно-серое. Форма казенная, но шить ее, между прочим, приходится в ателье за свой счет. Плотная юбка-четырехклинка, полувоенный жакет. Споря со строгой одеждой, весело переливаются янтарем две сережки в ушах. Если верить шутникам из метро, Валуева так и появилась на свет с серьгами в ушах. При возникновении Маши янтарные капли вздрогнули, чуть ли не зазвенев. Дрожь получилась не от общей вибрации помещения, а от смятения чувств. Можно не сомневаться, Таисия Константиновна сообразила, с какой целью Маша напросилась на разговор. — Садись, мое золотко, — подвинула стул, обитый материалом в полоску. — Тебе не кажется, что здесь душновато? — И не давая себя перебить: — А уж зимой замерзаем, — кивнула на две железные печки, подвешенные к стене. — Утром их, бывало, включишь, а тепла дождешься лишь к концу смены. — Сыплет словами, стараясь отдалить предполагаемые вопросы, не зная, как выпутываться в ответ. — На ночь мы их включенными оставлять опасаемся. — Завелась насчет отопления, хотя в данный момент саму ее здорово разморило: тягостно быть по горло одетой в плотную ткань. И вообще при чем тут зима, когда возле календаря у края стола пол-литровая банка с золотистыми лютиками под стать янтарю, а на улице против здешнего наземного вестибюля наверняка вовсю зеленеют посаженные рядком деревца? — Смахивают наши печурки на почтовые ящики, а?

Печки-ящики? Да ну их совсем! Маша, собравшись с духом, прервала уводящую в сторону речь:

— Скажите мне, тетя Тася, про маму. Чистую правду, идет? — Разрубила воздух ладонью, как бы желая отсечь все посторонние темы. — Вроде бы на денек-другой собралась к Насте Грачевой. Вы такую не помните? Практикантка из Ленинграда.

— Эдакую грохотушу ввек не забыть, облазила у нас все объекты эксплуатации. — Валуева снова тянула время, деловито, хотя, похоже, без всякой необходимости, листая перекидной календарь. — Почему матери не погостить у нее?

— Погостила немного, а дальше? Не знаете? — Приходится брать на пушку эти хитрюгу Валуеву, самой заделаться грохотушей: больно оглушительно ведут себя поезда. — Не знаете, что попала в больницу? — уверенным тоном, чтобы Валуева не стала темнить. — Вы не в курсе, что ли?

Только Валуева собралась ответить, к ней, как нарочно, ввалилась сотрудница. Не в фуражке, не в установленной форме, а в платье из светлого штапеля, сплошь исчерченного оранжевыми зигзагами. Ей, видите ли, срочно понадобилось подписать листок нетрудоспособности, бюллетень, а Таисия Константиновна рада-радешенька подвернувшейся так кстати оттяжке. Не торопится оформлять документ, делится с ворвавшейся теткой новостью о чепе в Центральной диспетчерской. Маше служебные неполадки сейчас ни к чему, ее волнует другое. Оставшись с глазу на глаз с Таисией Константиновной, вернулась к начатой теме:

— На работе понятия не имеют, что мама в смертельной опасности?

— Паниковать погоди. Не могут доктора заранее определить. До… — Маша засекает «до» и «заранее».

— Кто тут главный начальник? — В кабинет вторгается солидный мужчина с потной бритой головой, выясняет, не найден ли посеянный на станции кошелек. «Главный начальник», опять же ради оттяжки, не против пуститься в подробные разъяснения, куда следует обращаться за ценностями, утерянными в радиусе их станции.

— Тут, гражданин, неподалеку, вас направят внизу. — Еще немного — и сбежит из кабинетика, готовая сама пойти проводить. Но гражданин без нее бросается к двери, так хлопнув ею, что громко щелкает тяжелый замок — точно такие принадлежат многим квартирам, и жильцы почему-то зовут их английскими.