Обжигающий след

– До сих пор не поняла, как ты смог прогнать латника? – спросила она, доедая огурчик.

– Сам не знаю, – передернул плечами новобранец. – Возможно, он испугался моей дубинки.

– Я, конечно, сглупила, что близко подошла к топи. Но не думай, что я полный валенок, – хихикнув про себя, Войнова напоказ сощурила глаза. – Как ты прогнал рыцаря, Трихон? – Он отвечать не спешил. – Это оберег такой? Или врожденная способность всех из народности шкалушей?

– Оберег, – промолвил нехотя.

– Эти веревочки? – девушка с интересом взглянула на нитяное кольцо на указательном пальце юноши.

– Угу, – промычал он.

Распространяться о своих секретах парень явно не желал, ну да ладно.

– Что ж, я должна благодарить Единого за то, что ты оказался рядом. Вживую этот рыцарь еще ужаснее.

– Вживую?

Ну что за болтливый язык!

– Я неправильно выразилась, просто я знаю про латника по рассказу Рича, – уточнила Тиса. – Он тебе не говорил, что на спор ходил ночью на болото?

Шкалуш отрицательно покачал головой. Радуясь, что избежала щекотливой для себя темы, она вкратце поведала про приключение мальчишки.

– Вы его лечите, – полувопросительно сказал Трихон.

– Да, Агап продолжает процедуры, хотя надежда на исцеление почти угасла. – Войнова вздохнула. – Но прервать лечение – это все равно что прямо сказать ребенку, что он навсегда останется калекой. Рич так верит в это предсказание.

– Какое предсказание?

– Прорицательница из его табора сказала, что он исцелится в этом городе. Но мне порою кажется, что они мальчика просто бросили. Я бы многое отдала, лишь бы он поправился.

Шкалуш молчал.

Тиса украдкой скосила на него глаза. Не моргая, парень смотрел в костер и думал о своем. В зрачках отражался огонь.

– А ты откуда, Трихон? Нет, я, конечно, помню, что ты из Рудны. Но кто твои родители?

Он посмотрел так, словно старался разгадать, чем продиктовано любопытство.

– Я плохо помню своих родителей. Они давно умерли.

– О, извини.

– Это больше факты, чем воспоминания. Отец был храмовым лекарем. Когда миссия предложила ему отправиться в одну угасающую деревеньку, он не задумываясь согласился и тем самым подписал приговор себе и матери. – Парень подложил в огонь ветку, выпавшую из костра. – Больше половины жителей селения уже были заражены. Болезнь забрала родителей, но пожалела ребенка.

– Тебя.

– Да, – невесело согласился шкалуш. – Меня забрали к себе брат отца и его жена.

– Тетя с дядей, значит, – улыбнулась девушка, радуясь, что тяжелая тема позади. – Ты много знаешь для своего возраста. Наверное, они люди с широким кругозором.

Трихон усмехнулся.

– Не знаю насчет кругозора, но ремень у Прокла был широкий. Дядя был из тех, кто считал, что строгое воспитание – залог образования. Порка племянника была для него ежедневной обязанностью.

Собеседница негодующе хмыкнула.

– Вот только не жалейте меня, Тиса Лазаровна, – усмехнулся новобранец. – Я ведь тоже не подарочек. Бежал из дома в малолетнем возрасте, стащив у дядьки припрятанные деньги. Три года бродяжничества преподнесли мне уроки лучше всяких учителей.

– А потом? Ты вернулся домой?

– Нет, – он снова созерцал костер. – Приютили добрые люди. Дали кров, еду и тепло, которых у меня не было.

Шкалуш плотно сжал губы и замолчал надолго. Похоже, она все же умудрилась его расстроить. Тиса тронула ремешок на руке, вдруг почувствовав желание поделиться в ответ.

– Эти часы мне достались от мамы.

Трихон повернул к ней лицо, ожидая продолжения.

– А к маме они перешли от прабабушки Ефросинии. Она была вэйной.

– Понятно теперь, почему вы их носите при всей вашей неприязни к колдовскому роду, – произнес он. – Как память.

– Да, – слабая улыбка на мгновение осветила лицо девушки и так же быстро исчезла. – Мама мечтала отдать меня в школу-пансионат в Оранске. Наместный колдун насоветовал. Я думаю, если бы не Гарт, возможно, она бы так и не решилась. Но эти вэйны любят совать нос в чужие дела, – с раздражением в голосе сказала Тиса. Отвела взгляд от огня на качающиеся под ветром камыши, что окаймляли противоположный берег реки, и, помолчав, продолжила: – Я не хотела ехать. Капризничала, обижалась на мать. Просто до ужаса боялась остаться одна в чужом городе. Мама настояла. Помню, как мы уселись в почтовую карету. Она хотела меня обнять, но я откинула от себя ее руку и отсела к окну. Дулась. Глупая. Я тогда не знала, что истекали последние минуты с нею рядом.

Девушка опустила ресницы, чувствуя знакомую боль в душе.

– На перевале через Теплые что-то случилось с колесом, карета стала заваливаться. Мама вытолкнула меня в последний момент, а сама не успела… – прошептала она и погладила трещину на крышке циферблата. – Часы остановились там.

Боль в душе перелилась через край, и неожиданно потекли слезы, хотя Тиса попыталась их сдержать. Трихон накрыл горячей ладонью ее руку. От чужого сочувствия Войнова совсем разревелась, а может быть, это сказывалась пресловутая настойка. Слезы, которые девушка копила в себе долгие годы, наконец нашли выход.