— Песнь Джезелии
Глава девяностая
Собрав бумаги, я устремила взгляд в окно галереи. Весенний ливень оставил на веранде лужи. В них отражались башни города, что отныне казался куда менее темным.
Впервые за несколько месяцев у меня выдалась свободная минутка, но что делать? Чем ее заполнить? Утром я проводила в обратный путь до Морриган мать и отца. Престол на время занял Реган, спину которому прикрывал Брин. Последний печалился из-за ноги, но все же понемногу оправлялся и уже даже сидел в седле. Перед ним открылся целый мир, и он захотел навестить меня. Может, следующей весной…
Отца было не узнать. Минувший год наложил на него отпечаток, равно как и дорога сюда, в мир, о существовании которого он не подозревал. Не хотелось бы мне его участи: видеть только королевский долг и позабыть про само королевство.
День ото дня я гуляла по улицам Венды. Пила таннис в лавках, поддавалась на уговоры лоточников в
За несколько месяцев я объехала все провинции Венды, знакомилась с людьми, назначала наместников — и наместниц. Добрую половину совета теперь составляли женщины и предводители кланов. Отныне власти будет лишать воля народа, а не нож в спину. Это и мне самой окажется на руку…
Работа кипела. По примеру Дальбрека и Морриган с нами сблизились и Малые королевства, пообещав содействовать новым жителям Кам-Ланто. Морриган и Дальбрек даже поддались на то, чтобы выделять для венданских переселенцев эскорт. Засеивались первые пашни, распускались цветы надежды. Плоды наших трудов напитывали меня силой.
Я бы ничего не добилась без Кадена. Он трудился не покладая рук. Сострадание и нежность, взятые от матери, крепли в нем день ото дня — однако от шрамов на сердце, как и на спине, ему уже не избавиться до конца жизни. Даже баюкая Риза, он держал ухо востро — все в нем начеку, все говорит: на коже и душе мальчика никто не оставит шрамов.
Как же хотелось верить.
Я постучалась в его переговорный кабинет. Глухо. Толкнула дверь.
И не скажешь, что раньше здесь сидел Комизар. О нем напоминал один лишь стол с щербиной от ножа — символ его прихода к власти. Стол Кадена, под стать моему, утопал в документах. Я добавила еще стопку — торговое предложение к Эйсландии.
Военный город Комизара теперь служил жизни, а не разрушению. В кузнях вместо оружия ковали рабочие инструменты — для переселенцев и на сбыт. Изрытые воронками полигоны мы отдали на лечение природе. Ветер, дождь, трава и время затушуют следы разрушения — рубцы на лике земли.
Оставшихся золотокожих брезалотов выпустили на волю. Порой эти исполины паслись на холмах вдали, и со временем я разглядела, какой грацией и царственностью их наделила природа… и все же стоило им фыркнуть, пуская пар из ноздрей, стоило загромыхать их копытам, пробуждались в памяти ужасы бойни: горы трупов, смрад паленой плоти… Есть раны, что долго затягиваются. Есть шрамы, на которые нужно смотреть. Есть воспоминания, что нельзя забывать.
— Меня ищешь?
Я повернулась. В дверях стоял Каден с Ризом на руке.
— Ему скоро год, а ты его все носишь. Так и ходить не научится.
— Научится, не волнуйся, — с улыбкой ответил он.