Очарование тьмы (ЛП)

Может, и правда не лжёт. Паулина сказала, гибель братьев по оружию оказалась для Андреса невыносимой. Если притворяется, зачем ему каждый день оплакивать отряд? Я вгляделся ему в лицо — что тобой движет, Андрес? — но увидел лишь скорбь. Ни капли наигранности.

— Убери меч. Не хочу тебя убивать.

— Кем же ты стал? — Он опустил клинок. Понял, что перед ним уже не тот никчёмный братец.

— Лучше тебе не знать, — ответил я. — Кто ещё из придворных был на том ужине?

Собравшись с мыслями, он перечислил канцлера, капитана стражи и придворного лекаря.

Глава пятьдесят девятая

Родители жили вместе, но на случай недомогания для королевской семьи отводились покои ближе к придворному лекарю. Там на свет появились и мы с братьями. Если отец правда плох — пусть даже это и уловка — он будет именно там.

Надев чепец и, прикрыв лицо стопкой полотенец, я зашла во внешнюю комнату. В руке сжимала бутылочку. Трудно шагать безучастно, когда так тянет сорваться и побежать. Будь отец хоть трижды на меня разгневан, рана от потери Вальтера ещё свежа. Мне только и нужно заронить ему в душу хоть крупицу сомнения, и приказ будет отменён. Он меня выслушает. С ножом у горла, если придётся.

— Врач приказал обтереть королю лоб настойкой, — проговорила я с акцентом на манер злой тёти Бернетты.

Сонная горничная у двери встрепенулась.

— Но никто…

— Да, да, всё как обычно, — проворчала я и, сглотнув, выдавила раздражённо: — Только домой собралась, а тут на тебе. Может, выручишь, а? Тут всего-то надо…

— Нет-нет-нет, — замахала она руками. — Я здесь уже битый час сижу, а так хотя бы пройдусь. — Горничная глянула на стражника у входа. — Попросить, чтобы помог?

— Да я только лоб протереть, справлюсь.

Она радостно встала и в мгновение скрылась.

В покоях царил полумрак. Руки были заняты, так что я попросила стражника закрыть за мной.

— Устав, — пожала я плечами, когда он замялся.

Дверь тихо затворилась, и я оглядела комнату. У стены напротив раскинулось огромное ложе, в котором отец будто утопал. Такой маленький, усохший, словно перины с одеялами его поедают. В глазницах — черные тени, скулы торчат острыми углами. От прежнего отца ни следа.

Я положила полотенца, поставила склянку на столик и подошла. Он не шевельнулся.

«Ему конец».

«Они его добьют».

Так вот о чем шептала цитадель. Сердце зачастило. Я представить не могла, что предупреждение об отце — всегда готовом вспыхнуть, держащим власть в кулаке. Такой уж он.

— Отец?

В ответ ни слова.

Я присела на кровать и взяла его за руку. Теплую, но неживую. Что это с ним? Всё бы отдала, лишь бы он стал прежним, метал громы и молнии. Не зря же Вальтер говорил, как отец на меня сердится.

— Реджина?

Голос до того слабый, что я вздрогнула. Глаза он не открывал.

— Это я, отец. Арабелла. Матери здесь нет. Отец, умоляю, послушай: ты должен сейчас же отозвать Брина и Регана домой. Ты меня понимаешь?

— Арабелла? — Он нахмурился. Глаза блеснули щёлкой. — Ты припозднилась. Сегодня ведь твоя свадьба. Как мне потом объясняться?

В груди все сжалось. Какой же отуманенный взгляд.

— Я с тобой, отец, — и прижала его ладонь к своей щеке. — Всё будет хорошо, обещаю.

— Реджина… Где моя Реджина? — Веки опять смежились.

Сколько нежности вложил в имя матери. Да и меня назвал любя, без капли гнева, скорее с легким укором.

— Отец…

Но какой смысл. Он даже воды попросить не в силах, что уж говорить об отмене приказа. Снова потонул в забытье. Положив ему руку грудь, я дотронулась до его шеи. Пульс ровный и чёткий. Неужели сердце в норме? В чём же дело?

Я подошла к столику и рассеянно пробежала пальцами по рядам настоек и вытяжек — сплошь знакомые с детства лекарства. Мать часто давала их нам с братьями. Поднесла к носу, и точно: сразу вспомнился взопревший лоб, и как голова гудела от горячки. Дальше я заглянула в шкатулку с мазями и травяными примочками, осмотрела комод. Знать бы, что ищу. Баночку, флакон? Свидетельство, что его и правда хотят «добить»? А, если нет, просто плохо лечат?

Я заглянула за зеркало, осмотрела подставку под высокой вазой, обыскала прикроватную тумбочку, даже пощупала под матрасом — ничего.

Тогда я приложилась ухом к двери в смежный кабинет лекаря и, удостоверившись, что там никого, тихо вошла. Но что мне, из каждой склянки отпить и ждать, станет ли плохо? Больше я никак не узнаю, из-за чего отец слег. Может, и правда сердце. Может, разбила его, как говорят.

Вернувшись, я вновь подошла к ларчику с травами. Помнится, придворный лекарь всегда брезговал народными снадобьями. Стоило тёте Бернетте заварить тёте Клорис сбор от мигрени, он всякий раз медленно кивал с плутовской улыбкой.

Шкатулку теперь осмотрела пристальнее, и на самом дне под бутылочками нашла склянку с мизинец, заполненную какой-то золотистой пыльцой. Это отцовское снадобье для сердца? Я откупорила склянку, но запах не шёл. Тогда решила поднести ближе.

Нет. Не стоит.

На вытянутой руке оглядела блестящую золотом склянку и, вернув на место, закрыла шкатулку.

— Ваше высочество.