Очарование тьмы (ЛП)

Ни кулаков он боится всего более,

А моих слов.

Близится мой час.

Но слова, что я дала вам,

Ему не забрать.

— Песнь Венды.

Глава шестьдесят первая

Рейф

В лес я взял небольшой отряд. Остальным силам велел рассеяться по городу, чтобы нас не заподозрили — и в любой момент ждать моего приказа. Мы подбирались к лачуге, когда я подал знак замереть. Они тоже услышали. Какое-то вытьё. То ли кошка, то ли…

Мы сорвались в галоп. Первым я заметил Кадена, — тот бежал со всех ног к лачуге. Нас он тоже увидел, но не подумал остановиться.

— Паулина! Лия! — проорал он, вбегая внутрь.

Мы влетели следом, но встретила нас пустота… и детский плач. Все метнули взгляды на кровать. Каден нагнулся и достал из-под неё младенца.

— Это сын Паулины. — Он стал укачивать ребенка, оглядывая, не ранен ли тот. — Она бы ни за что его не оставила. — И словно бы только сейчас заметил, кто перед ним. — А ты здесь откуда взялся?

Не успел я ответить, как вбежали Берди с какой-то девушкой и тут же принялись бушевать и сыпать угрозами. Затем потребовали младенца. На мгновение в лачуге воцарилась сумятица, полились удивлённые вопросы, но появившийся на пороге Оррин заставил опомниться. Он нашел свежие следы чужих коней.

— Их кто-то увёл, — пробормотал Каден. — Сына Паулина спрятала, чтобы не забрали.

Девчушка рядом с Берди сорвалась с места.

— Нужно скорее в собор!

Не слушая крики Кадена и Берди, она вмиг скрылась. Я не знал, что ей движет, потому быстро догнал на лошади. Сначала она угрожающе выхватила нож, но в итоге рассказала о записках Лии.

Глава шестьдесят вторая

Мы втроём бок о бок сидели у каменной стены. Наверное, как и я, таращились в непроглядную тьму. Повезло, что я не видела лица Паулины, когда она рассказывала о предательстве. Ее голос ошеломлённо подрагивал, но в нём сквозили опасные нотки, что-то среднее между отчаянием и слепой яростью. В одно мгновение мне показалось, она сломается, но нет — прониклась ужасающим спокойствием, символом дикой и неистовой жажды мщения.

Гвинет рассказала, что перед тем, как их схватили, Паулина в ужасе окликнула её с крыльца. Увидев солдат в окно, Гвинет завернула младенца в одеяло и спрятала под кроватью.

— Каден его найдёт, — голос Паулины опять задрожал от страха. — Ведь найдёт, Лия?

Когда вернется с мельницы, обязательно услышит плач, уверила Гвинет. Я поддакнула, и Паулина взяла меня за израненную руку. С моих губ сорвался стон.

— Благие боги, что с тобой?!

Как только их втолкнули в камеру, мы принялись обниматься, но моей руки в темноте она не увидела.

Я уже рассказала об отце и Кацлере, о стражниках, бросивших меня сюда. Теперь же пришло время поведать о роковой встрече с Маликом и его арбалетом.

Паулина в ужасе ахнула и оторвала кусок подола, чтобы замотать мне руку. Я почувствовала, как Гвинет прошлась по углам камеры и, вернувшись, прижала к моей ране пучок паутины. От такого лечения придворный лекарь бы, наверное, только ухмыльнулся, но кровь и правда быстро остановилась.

— Трудно было? — спросила Паулина. — Убить его.

— Вовсе нет.

Было настолько легко, что теперь я сама себе кажусь диким зверем. Тварью с клыками и когтями, готовой растерзать любого, кто войдёт в эту дверь.

— Жаль, у меня не было болта, когда Микаэль привёл к нам солдат, — посетовала она и передразнила его голос: — Понимаешь, сдать тебя велит долг. Я ведь солдат, а ты разыскиваемая преступница. — Она затянула узелок на моей повязке. — Долг ему велит! Главное, так плечами пожал, когда ему дали кошель, будто и не подозревал о награде!

— Как он узнал, что ты в лачуге у пруда? — спросила я.

— Наверное, выучил меня куда лучше, чем я его. Подозреваю, он же навёл канцлера на трактир, а, когда меня там не оказалось, стал думать, где ещё я могу скрываться. В лачуге мы с ним… — Она не договорила. Да и не было нужды.

— А я в этой сделке приятный довесочек, — усмехнулась Гвинет. — Я-то знаю, каким очаровательно порочным он может быть. — И тогда она впервые сама рассказала о Симоне. Видимо, если смерть близко, всякого тянет открыть душу.

Она фыркнула в отвращении, кажется, на саму себя.

— Я познакомилась с ним в девятнадцать. Он был старше, весь такой могущественный, и меня обхаживал. И, верите, просто очаровал! Хотя я уже и тогда нутром ощущала, что человек он небезопасный, но мне такая остринка даже нравилась. Я тогда прозябала в трактире Грэйспорта горничной. Одевался он богато, а разговаривал, как настоящий дворянин, и мне чудилось, раз мы вместе, то я с ним на одной доске. Ну я ему и доносила почти с год на гостей, — город портовый, и вельмож с купцами там хоть отбавляй. Так бы и продолжалось, если бы двух гостей, о которых я сообщила, не зарезали прямо в постелях. Вот тогда-то и дошло, с кем я связалась. Сказал только, что они «мешали». И больше он меня не будоражил, а пугал.