Очень хочется жить. Рассудите нас, люди

— Я только сегодня осознал, какие клетушки я создаю. — Я обвел взглядом этаж, где наши. ребята выкладывали стены и устанавливали перегородки. — Мне кажется, что человек, который мог выдумать такие квартиры, — не квартиры, а мышеловки какие-то! — совершенно безразличен к людям. Как они тут будут жить — все равно.

Юринов встряхнул серым каракулевым хомутом, проворчал, отворачиваясь:

— Не много ли вы на себя берете?..

— Да, много, — заявил я. — У меня такое ощущение, будто я причастен к какому-то нечестному делу…

Скворцов внимательно посмотрел на меня черными выпуклыми глазами с красными прожилками на белках, но ничего не сказал. Анка незаметно подергала меня за телогрейку, шепнула:

— Что ты, Алеша?.. Разве так можно!

— А люди, переселяясь из подвалов в эти, по вашему выражению, конурки, беспредельно счастливы, — заговорил Юринов, с пренебрежением оглядывая меня.

— Счастливы один день. А со второго дня начинают тихо проклинать и вас и нас: мебель не внести, не развернуться, гвоздя не вбить — все летит! — Я схватил молоток и ударил по тонкой перегородке — пробил ее насквозь. — А людям жить здесь, быть может, до конца дней! Другого переселения не будет.

Юринов зябко передернул плечами, продуло студеным ветерком.

— Я не хочу с вами вступать в спор. Это просто глупо. Вы совсем не осведомлены в вопросах строительства, не знаете подлинного положения вещей.

Скворцов объяснил мягко:

— Нам, Алеша, таких бы домов понастроить побольше…

Петр, подойдя, перебил его:

— Нет, Григорий Антонович, таких домов больше не надо. Со временем нам строителям, будет стыдно за эти коробки.

Юринов вскипев, взмахнул руками в серых замшевых перчатках, точно намеревался сбросить с себя каракулевый хомут. Лицо сделалось сизым.

— Нет, нам не стыдно! Мы гордимся, что за такой короткий срок мы воздвигли целые города!

Вам стыдно, так вы и создавайте и стройте по своему вкусу. Если будет у вас такая объективная возможность.

— Да, мы будем строить по-другому, — сказал Петр.

Юринов, сердито ворча, направился к лестнице. Скворцов, провожая его, успокаивал:

— Молодые, горячие… Да, они по-своему правы, Сергей Владимирович, дома-то эти — от горькой нужды…

Анка кивнула вслед им.

— Не понравилось, — отметила она и засмеялась. — Как он фыркнул!..

Петр выглядел озабоченным, неспокойным. Я был уверен, что вызов в трест был связан с его назначением на место прораба. Тогда мне придется принимать бригаду.

Но я ошибся.

— Меня вызывали в комитет комсомола, — сказал Петр, отводя меня в сторону. — Знаешь, для чего? Собираются послать нас всей бригадой в Сибирь, на новостройку.

— Что ты ответил?

— Я сказал, что мы подумаем.

Петр по привычке смахнул с головы шапку, хотел засунуть ее в карман телогрейки, но ледяной ветер напомнил, что сейчас не лето, и шапка опять прикрыла всклокоченные волосы.

— Я сказал им, что вряд ли все ребята согласятся отрываться от Москвы. Мне указали, что это будет зависеть от моей работы с коллективом. «Надо агитнуть в полный голос», — посоветовал Дронов. Ты пока что не говори никому: может быть, все утрясется и вопрос сам по себе отпадет. Во всяком случае, своего отношения к этому не выказывай и не высказывай.

Просьба Петра меня удивила.

— А ты боишься моего к этому отношения?

Петр, легонько подтолкнул меня плечом.

— Разве мой страх в глаза бросается? Трясусь весь, да? — Он показал в усмешке свои чистые ровные зубы. — Чудак ты, Алешка! Идем отсюда, замерз я. Ветер продувает меня насквозь, как решето. — Перевешиваясь через стену, он глянул вниз. — Ого, перегородки привезли! Братец твой разгружается. Давненько он у нас не появлялся. — И Петр помахал ему рукавицей.

Отогнав из-под крана грузовик, Семен выпрыгнул из кабины и пробежал в здание. Он нашел пас этажом ниже, в угловой однокомнатной квартире. Никогда я не видел брата таким собранным и приветливым.

— Алеха, — заговорил он, здороваясь с нами, — мать велела привезти тебя вечером к нам. На блины. Приходи обязательно, а то она обидится. И отец хочет повидаться с тобой. Сдает старик… Ну, и на Женьку взглянешь, на крестницу. Такая деваха растет! С утра до вечера только и знает что смеется или орет. И ты, Петро, приходи. — Он подмигнул. — Опрокинем по стопочке.

— Опять за старое берешься, — сказал я ворчливо. — Про клятву забыл.

— Не забыл, Алеша. Если и выпиваю, то только дома, с разрешения Лизы. Похорошела она, Алешка!.. В общем, приходите, ребята.

Домой мы явились вместе с Семеном, прямо с работы.

— А где мать, где Лиза? — спросил Семен.

— В кино ушли, — сердито отозвался отец.

Он держал на коленях завернутую в пеленку девочку, чуть покачивая ее. Он как будто немного усох и от этого казался по-стариковски юрким и суетливым. Лысина поблескивала колким серебристым пушком, сквозь нависшую седину бровей глаза сверкали задорно — точно девочка, родившись, заронила в них искру жизни.