Очень странные Щеппы

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,

ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ

Элиза и Бонхильда выглянули у неё из-за спины.

– Он сопротивляется! – не унималась Хэтти. – Он сопротивляется моей магии!

– Подожди немного, Хэтти, – попыталась успокоить её Бонхильда. – Он не может сопротивляться вечно. Отдохни пока, попей чего-нибудь.

– Дурацкая раковина! – прорычала Хэтти и плюхнулась в стоящее рядом с корзиной кресло. – Я уже не могу вытягивать мечты, как раньше. С каждой минутой они становятся всё нахальнее.

Бонхильда закатила глаза и поднесла ложку к груди Поппи, думая о том, что уже так давно не готовила «электрический шербет». Из Поппи может выйти неплохая партия.

Ее рука напряглась, готовая надавить на ложку, но внезапно Бонхильда замерла.

Что-то изменилось.

Что-то было не так.

Её пухлая нога задела что-то на полу. Подняв это, Бонхильда недоуменно воззрилась на круглый кусок шёлка, один из старых образцов, насколько она могла судить. Но что он здесь делает? Его окрас напоминал камень, причем, стоило признать, выполнен был весьма правдоподобно. Но она не собиралась рассказывать о нём сёстрам. Ещё чего.

Хэтти наверняка начнёт восхвалять Элизу до небес. Бонхильда устала от Хэтти. Почему первой их серьёзной покупкой стала эта фабрика, а не очаровательный кондитерский заводик в Копенгагене? Хэтти. Если Хэтти что-то сказала, то так оно и будет. Элиза и Хэтти обожали обсуждать в мельчайших деталях свои творения. Элиза была младшей, не считая Кларии, и Хэтти, будучи старшей, всегда её баловала. Бонхильда же всю жизнь была сбоку припёка.

Бонхильда закатила рукава и прижала ложку к груди Поппи. Она им ещё покажет – она приготовит такой мощный «электрический шербет», что электрические лампочки будут работать на его энергии целый год. Она взялась покрепче за ручку. Ложка дёрнулась. Бонхильда нахмурилась. Ложка подпрыгивала, будто скачущая по кувшинкам лягушка, всё быстрее и быстрее.

В следующую секунду Бонхильду ослепила вспышка, и её тело пронзило обжигающей болью, как от удара током. Она едва успела ахнуть, когда её отбросило через всю комнату, и она врезалась в напольный торшер.

Поппи вскочила. Она прицепила мамину прищепку к пальцу на одной руке, а в другой сжимала портновский мелок. Всё это время они были спрятаны под куском шёлка, который сёстры приняли за обычный камень.

Хэтти и Элиза обернулись и смотрели на девочку круглыми как блюдца глазами.

Поппи схватила оставленный Элизой гребень и убрала его в карман вместе с мелком.

– Как ты избежала воздействия синильного порошка? – спокойно спросила Хэтти.

– Контактные линзы, – ответила Поппи. – Взяла у Далии. Они с небольшими диоптриями.

– Умно, умно, умно! – заулыбалась Хэтти.

В этот момент Элиза наконец осознала случившееся. Она перевела взгляд со своей руки на прищепку на пальце Поппи.

– Это мой палец! – завизжала она. – У этой маленькой негодницы мой палец!

– Я не сразу это поняла. – Поппи навела палец, будто это было дуло пистолета, на разбросанные по всей комнате бельевые прищепки. – Я даже умудрилась один раз взорвать им крысу.

– Кто объяснил тебе, что это такое? – с искренним интересом в голосе спросила Хэтти.

– Клария, – гордо ответила Поппи.

– Она врёт! – закричала Элиза, но Хэтти её остановила.

– Ты совершаешь ту же самую ошибку, что твоя мать, – улыбнулась она. – Она думала, что может нас остановить, но как же сильно она ошибалась. Мы нашли её, и это мы положили конец её истории. Мы раздавили её как букашку. Но ты до сих пор слышишь её сердце, не так ли, малышка? Ты слышишь его, когда спишь, слышишь его, когда мечтаешь, слышишь его, когда бодрствуешь…

Поппи приказала себе не слушать ядовитые слова этого древнего существа. Она задержала дыхание, говоря себе, что не станет прислушиваться к настойчивому стуку своего сердца. Или маминого сердца.

Из угла донёсся стон. Слегка подкопчённая Бонхильда с трудом поднялась на ноги. Вдоль её лица тянулась опалённая прореха – именно туда попал заряд из пальца Поппи, – и сквозь щель проглядывал злой глаз, такой же синий, как синильный порошок. Бонхильда захихикала и, сунув палец в дырку, содрала шёлковую маску.

Нежная ткань порхнула на пол, открыв истинную сущность Бонхильды. Её голова была вся в бородавках и почти полностью лысой, не считая нескольких кудрявых прядей. Из сморщенного рта торчали длинные, потрескавшиеся зубы. При виде её рук, иссушенных до состояния древесины, Поппи замутило. Все пальцы на кончиках расщепились, напоминая бельевые прищепки, из-за чего казалось, что у Бонхильды не десять пальцев, а целых двадцать.