Очерк современной европейской философии

Так вот, частично я говорил, что у нас есть какой‑то проблеск понимания относительно предметов, в которых вдруг выступают более широкие понятия, чем те понятия, о которых я всегда рассказываю, каждому из них добавляя магическую латинскую фразу: hic et nunc.

Ясно, что коллективное бессознательное не hic et nunc.

Если архетип – это предзаданный символ, то мы накладываем готовые интерпретации, уже содержащиеся в символе, на реальный факт появления этого символа в отдельном сновидении и как бы тем самым подтаскиваем, подтягиваем отдельные сновидения под предшествующее понимание (из каталога символов нам известно, что значит петух и что значит туннель), и тогда, казалось бы, о hic et nunc

речь не идет. Но здесь был выход через hic et nunc

к более широким слоям, более крупным делениям, в том числе более крупным эпохам, была весьма существенная перестройка самих исходных понятий о духовной и сознательной жизни. Один проблеск, я повторяю, у нас уже был в связи с этим пересмотром. А именно, я сказал, что по опыту психоанализа, по тем открытиям, которые были им сделаны (и не только им, кстати, и я устанавливал параллелизм), мы знаем, что, например, «Я» есть некоторая особая конструкция, которая сама может быть вещью, через которую или в которой закрепились другие, эмотивные состояния, которые теперь, закрепившись на образе «Я», реализуются через «Я», или, иными словами, что само «Я» может быть иллюзией. Оно не есть просто качество, которое лежало бы в моей душе, и я обрастил бы «Я», как какую‑то единицу, телом, и вот я (у которого есть душа) есть тело.

Мы теперь знаем, во‑первых, что это может быть иллюзией. В каком смысле? Скажем, когда есть так называмое раздвоение личности, расщепление «Я» (например, при шизофрении и некоторых психозах), когда «Я» совершенно явно выступает в виде вещественного образования. Я проглотил камень, и я реагирую на проглоченный камень как на вещь, которая разрушает мой организм. При психозе я могу реагировать на вторжение второго «Я» как на такой камень. Тогда как рассматривать «Я»? А очень просто – как иллюзорный предмет, но предмет, канализирующий, выполняющий какие‑то состояния, которые я как исследователь должен реконструировать. Не сказать, что, ну, простите, никто в тебя не вторгался, никто не влезал, никто твоим голосом вместо тебя не говорил. Нет такой вещи. Да нет, что‑то, значит, имеет какой‑то смысл.

Во‑вторых, дело не только в том, что «Я» может быть иллюзией, не только в том, что это есть реконструкция, на которой кристаллизуются другие бессознательные состояния вопреки классическому взгляду, для которого «Я» есть центр сознательной жизни. Мы вообще иначе должны рассматривать сознательную жизнь: не по правилу единицы «Я» или единицы души, а беря сознательную жизнь бо́льшими единицами, чем единица наблюдаемого человеческого индивида. Помните, я говорил о Фурье, который своей числовой манией утверждал, что для того, чтобы составить одну единицу‑душу, нужно, к примеру, четыреста пятьдесят индивидов, которые, соприкасаясь, вступая в отношения друг с другом, дают одну единицу‑душу. Иными словами, здесь, во‑первых, возникает другое представление о единицах анализа, которыми мы пользуемся при понимании сознания и духовной жизни, и, во‑вторых, возникает вытекающее отсюда иное представление о так называемой длительности духовной и сознательной жизни, представление о существовании в духовной, сознательной жизни некоторых глубин, законы деления которых во времени не совпадают с законами нашей обычной временно́й последовательности, в которой прошлое как бы переваливается через настоящее и идет в будущее и в которой есть начало и конец нашей индивидуальной сознательной жизни. Этот переход на другие единицы анализа и на другие длительности, вызванный самим материалом анализа, был тем переходом, на гребне которого и возникали такие понятия, как «коллективное бессознательное», как «архетип» и прочее, то есть понятия, которые должны были фиксировать такие свойства душевной жизни, которые не ухватываемы индивидуализирующими маломасштабными понятиями. В моей духовной жизни есть что‑то, что не умещается в понятие «Я».